Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

Была пятница, и он сосредоточил мысли на предстоящих выходных. Он ехал к Верине. Они договорились, как будут поступать в дальнейшем. Джордж забирал Джека в пятницу вечером и отвозил его к бабушке Джеки на уикенд, а потом привозил его обратно домой в понедельник утром. Джордж не хотел так растить своего ребенка, но это был лучший выход из положения.

Он думал, что они будут делать. Завтра, может быть, они вместе пойдут в публичную библиотеку и возьмут книги для чтения перед сном. В воскресенье, конечно, церковь.

Он подрулил к своему бывшему дому, похожему на те, что строили на ранчо. Машины Верины нигде не было видно — она еще не вернулась. Джордж припарковал машину и пошел к двери. Из вежливости он позвонил, а потом открыл дверь своим ключом.

В доме стояла тишина.

— Это я, — громко известил он.

В кухне никого не было. Он увидел Джека, сидевшего в одиночестве перед телевизором.

— Привет, дружище, — сказал он, сел рядом с Джеком и обнял его за плечи. — А где няня Тиффани?

— Она ушла домой, — ответил Джек. — Мама опаздывает.

У Джорджа внутри закипело.

— Значит, ты сам себе хозяин.

— Тиффани сказала, что это срочно.

— Как давно это было?

— Не знаю. — Джек еще не разбирался во времени.

Джордж пришел в ярость. Его четырехлетнего сына оставили одного в доме. О чем Верина думала?

Он встал и огляделся. Чемодан с вещами Джека на уикенд стоял в холле. Джордж открыл его и увидел все необходимое: пижаму, чистую одежду, плюшевого мишку. Тиффани собрала его в дорогу, прежде чем уйти и заняться своими срочными делами.

Он пошел на кухню и написал записку: «Джек был один в доме. Позвони мне».

Он взял Джека за руку, и они пошли к машине.

Дом Джеки находился на расстоянии менее чем в милю. Когда они прибыли, Джеки дала внуку стакан молока и домашнюю булочку. Он рассказал ей, что к ним приходил соседский кот и пил молоко из блюдца. Потом Джеки посмотрела на Джорджа и спросила:

— Что тебя гложет?

— Пойдем в гостиную, я расскажу тебе.

Они перешли в соседнюю комнату, и Джордж сказал:

— Джек сидел один в доме.

— Это никуда не годится.

— Еще бы, черт возьми.

В кои веки она не обратила внимания на бранное выражение.

— А почему?

— Верина не пришла в условленное время, а няня должна была уходить.

В этот момент они услышали скрип тормозов у дома. Они оба выглянули в окно и увидели, что из красного «ягуара» вышла Верина и побежала по дорожке к двери.

— Я убью ее, — вырвалось у Джорджа.

Джеки впустила ее. Она побежала на кухню и поцеловала Джека.

— Как ты, мой маленький? — со слезой в голосе спросила она.

— Хорошо, — беспечно ответил Джек. — Я съел булочку. Бабушка печет вкусные булочки, правда?

— Очень вкусные.

— Верина, — обратился к ней Джордж, — нам нужно поговорить.

Она тяжело дышала, и на лбу у нее выступил пот. В кои веки она нашла в себе силы проявить сдержанность и не быть высокомерной.

— Я опоздала всего на несколько минут, — воскликнула она. — Не знаю, почему эта негодница ушла, не дождавшись меня.

— Ты не можешь опаздывать, когда на твоем попечении должен быть Джек, — с серьезным видом сказал Джордж.

— Как будто ты не опаздывал? — обиделась она.

— Я никогда не оставлял его одного.

— Мне трудно одной.

— А кто, кроме тебя, виноват в этом?

— Ты не прав, Джордж, — сказала Джеки.

— Мама, не вмешивайся, пожалуйста.

— Нет. Это мой дом и мой внук, и я не могу не вмешиваться.

— Я не могу смотреть на это сквозь пальцы, мама. Она поступила неправильно.

— Если бы я все делала правильно, у меня не было бы тебя.

— Это к делу не относится.

— Я просто говорю, что мы все ошибаемся и иногда все как-то образовывается. Так что перестань упрекать Верину. Ничего хорошего от этого не будет.

Неохотно Джордж согласился, что она права.

— Но что нам делать?

— Извини, Джордж, но я просто не справляюсь, — сказала Верина и заплакала.

— Сейчас, когда мы немного успокоились, — проговорила Джеки, — давайте поразмыслим. Эта ваша няня никуда не годится.

— Вы не представляете, как трудно сейчас найти няню, — пожаловалась Верина. — А для нас особенно трудно, в отличие от большинства людей. Все нанимают незаконных иммигрантов и платят им наличными, а политикам полагается брать на работу тех, у кого есть «зеленая карта», кто платит налоги, поэтому никто не идет к нам.

— Хорошо, не волнуйся, я не виню тебя, — сказала Джеки Верине. — Может быть, я смогу помочь.

Джордж и Верина посмотрели на Джеки.

— Мне шестьдесят четыре года, — продолжала она. — Я скоро пойду на пенсию, и мне нужно будет что-то делать. Я готова быть у вас на подхвате. Если ваша няня вас подведет, привозите Джека сюда. Когда нужно, оставляйте его у меня ночевать.

— Здорово! — воскликнул Джордж. — Для меня это выход из положения.

— Джеки, это было бы замечательно! — сказала Верина.

— Не благодарите меня, дорогие. Я — эгоистка. Так я буду чаще общаться с моим внуком.

— Ты уверена, что для тебя это не будет обременительно, мама? — спросил Джордж.

Джеки презрительно хмыкнула.

— Что для меня когда-нибудь было обременительно?

Джордж улыбнулся.

— Ничто и никогда.

Таким образом, вопрос был улажен.

Слезы остывали на щеках Ребекки.

Стоял октябрь, и пронизывающий холодный ветер с Северного моря обдувал Олсдорфское кладбище в Гамбурге. Это было одно из самых больших погребальных мест в мире — тысячи гектаров печали и скорби. Здесь находился памятник жертвам нацистских злодеяний, обнесенная стеной территория, где среди деревьев хоронили бойцов Сопротивления, и братская могила 38 тысяч гамбургских мужчин, женщин и детей, погибших во время десятидневной операции «Гоморра» — бомбардировок союзнической авиации летом 1943 года.

Для жертв Берлинской стены особого участка не было.

Ребекка наклонилась, собрала опавшие листья на могиле мужа и положила на землю одну розу.

Некоторое время она постояла, глядя на надгробный памятник.

Прошел год, как не стало Бернда. Он прожил 62 года, что было немало для человека с поврежденным позвоночником. Под конец ему отказали почки — обычная причина смерти в таких случаях.

Ребекка вспоминала, как он жил. Его судьбу сломала стена и погубила травма, полученная при бегстве из Восточной Германии, тем не менее жил он хорошо. Он был хорошим школьным учителем, возможно даже выдающимся. Он не склонил голову перед тиранией восточногерманского коммунизма и вырвался на свободу. Его первая женитьба закончилась разводом, но он и Ребекка страстно любили друг друга в течение двадцати лет.

Ей не нужно было приходить сюда и вспоминать его. Она думала о нем каждый день. Его смерть была невосполнимой утратой: она все время удивлялась, что его нет рядом. Оставшись одна в квартире, где они так долго жили вместе, она часто говорила с ним, рассказывала, как провела день, делилась новостями, сообщала, что происходило с ней, была ли она голодна, или чем-то обеспокоена, или устала. Она ничего не переделала в помещении, сохранив веревки и ручки, которые давали ему возможность передвигаться. Его кресло-каталка стояло рядом с кроватью, чтобы он мог сесть в него. Когда она мастурбировала, она представляла, что он лежит рядом, обнимает и целует ее.