Кен Фоллетт - Избранные произведения. I том

— Это не имеет отношения к…

— Как смеешь ты вступать в святой монастырь и рассуждать о каком-то там разрешении?! — вопил Филип. Он шагнул к Уильяму, грозя ему пальцем. Боевой конь начал нервно переступать ногами. Голос приора звучал пронзительно, и Уильям не мог даже слово вставить. Вокруг них собиралась толпа монахов, работников и посетителей рынка, наблюдавших за этим скандалом. А Филип все кричал: — После того, что ты содеял, ты должен рыдать со словами: «Отче, я грешен!» Пади на колени в сей святой обители! Моли о прощении, коли хочешь избежать геенны огненной!

Уильям побледнел. Упоминание об адовых муках наполнило его непреодолимым ужасом. Он сделал отчаянную попытку прервать приора, бормоча:

— А как насчет твоего рынка? С рынком-то как?

Но кипевший праведным гневом Филип едва ли слышал его.

— Моли о прощении за свои страшные деяния! — гремел он. — На колени! На колени или гореть тебе в аду!

Уильям был так напуган, что уже готов был поверить в проклятие приора, упасть перед ним на колени и молиться. Он знал, что ему давно уже пора покаяться в грехах, ибо множество душ он загубил на войне, а самые отвратительные преступления совершил во время своего недавнего набега на деревни графства. Что, если он так и умрет, не исповедавшись? От мысли об адском огне и орудующих острыми ножами чертях его начало трясти.

— На колени! — наседал Филип, тыча в него перстом.

Уильям попятился, растерянно озираясь по сторонам. Со всех сторон его окружала толпа. За спиной сбились в кучку его ошеломленные рыцари: они не знали, как реагировать на угрозы безоружного монаха. Уильям не мог больше терпеть унижение. Это уже слишком! Он натянул поводья, подняв на дыбы своего огромного боевого коня. Перед его могучими копытами толпа расступилась. Когда передние ноги животного снова коснулись земли, Уильям с силой хлестнул его, и конь рванулся вперед. Зеваки рассыпались кто куда. Уильям ударил коня еще раз, и тот пустился в кентер. Сгорая от стыда, Хамлей, а следом за ним и его рыцари выскочили из монастырских ворот, словно свора псов, испугавшихся старухиного веника.

Дрожа от страха, Уильям исповедовался в грехах, стоя на коленях на холодном каменном полу маленькой часовни епископского дворца. С отвращением на лице епископ Уолеран молча слушал, пока Уильям перечислял совершенные им убийства, грабежи и насилия. Даже исповедавшись, Уильям продолжал испытывать ненависть к этому высокомерному человеку с его сложенными на груди чистыми, белыми руками и тонкими, слегка трепещущими ноздрями, словно в пыльном воздухе часовни чем-то воняло. Уильяму было противно просить Уолерана об отпущении грехов, но грехи его были столь тяжки, что ни один простой священник не решился бы отпустить их. Так что он смиренно стоял на коленях, объятый страхом, в то время как Уолеран приказал ему зажечь в часовне Ерлскастла неугасимую свечу, после чего объявил, что грехи его отпущены.

И страх рассеялся как туман.

Они вошли в пахнущий дымом большой зал дворца и сели подле огня. Приближалась зима, и в большом каменном здании было довольно холодно. Слуга принес горячий ароматный хлеб с медом и имбирем. Уильям начал приходить в себя.

Он вспомнил о своих проблемах. Ричард, сынок Бартоломео, домогается получить графство, а Уильям слишком беден, чтобы собрать большое войско, кое могло бы произвести на короля благоприятное впечатление. За последнее время ему удалось собрать значительную сумму, но все равно этого было недостаточно. Вздохнув, Уильям проговорил:

— Этот проклятый монах пьет кровь из графства Ширинг.

Бледный, с длинными пальцами, похожей на клешню рукой Уолеран взял кусочек хлеба.

— А я-то думал, сколько времени тебе понадобится, чтобы понять это.

Конечно же, Уолеран все взвесил и рассчитал гораздо раньше Уильяма. Лучше уж с ним не говорить на эту тему. Однако Хамлею было интересно узнать точку зрения епископа на некоторые правовые вопросы.

— Король не давал разрешения на рынок в Кингсбридже, не так ли? — начал он.

— Уверен, что нет.

— Значит, Филип нарушает закон.

Уолеран пожал своими костлявыми, покрытыми черной мантией плечами:

— Выходит, так.

Епископ казался абсолютно безразличным, но Уильям продолжал:

— Его нужно остановить.

Уолеран чуть заметно улыбнулся:

— С ним нельзя обращаться так, как ты обращаешься со своим смердом, выдавшим дочку замуж без разрешения.

Уильям покраснел: епископ намекал на один из грехов, в которых он только что исповедался.

— Тогда как же с ним следует обращаться?

— Рынки — это прерогатива короля, — задумчиво проговорил Уолеран. — В более спокойное время он, возможно, сам бы занялся этим.

Уильям пренебрежительно усмехнулся. Несмотря на весь свой ум, епископ не знал короля так же хорошо, как знал его Уильям.

— Даже в мирное время он не стал бы благодарить меня, если бы я пожаловался ему, что кто-то открыл без разрешения рынок.

— Что ж, в таком случае с данным вопросом следует обратиться к шерифу Ширинга.

— А что он может сделать?

— Он может подать иск на монастырь в суд графства.

— Нет, нет, — затряс головой Уильям. — Этого я хочу меньше всего. Суд назначит штраф, монастырь заплатит его, и рынок будет продолжать существовать. Да это почти то же самое, что получить разрешение.

— Беда в том, что на самом деле нет никакой причины отказывать Кингсбриджу в возможности иметь собственный рынок.

— А вот есть! — раздраженно воскликнул Уильям. — Он отвлекает торговлю из Ширинга.

— От Кингсбриджа до Ширинга целый день пути.

— Людей это не смущает.

Уолеран снова пожал плечами. Уильям понял, что епископ пожимал плечами, когда он был с чем-то не согласен.

— Существует правило, — сказал Уолеран, — в соответствии с которым человек должен тратить треть дня на дорогу к рынку, треть дня на покупки и треть дня на возвращение домой. Таким образом, каждый рынок обслуживает людей, живущих на расстоянии не далее чем треть дня пути, что соответствует семи милям. Если два рынка отстоят друг от друга более чем на четырнадцать миль, относящиеся к ним территории не перекрываются. Ширинг находится в двадцати милях от Кингсбриджа. Следуя сему правилу, Кингсбридж имеет право на собственный рынок, и король не должен отказать ему в этом праве.

— Король делает то, что захочет, — возразил Уильям, однако встревожился. Он не знал о существовании такого правила. Это делало положение Филипа более прочным.

— Как бы там ни было, мы не станем иметь дела с королем, а обратимся к шерифу, — продолжал Уолеран. — Шериф может просто приказать монастырю закрыть рынок.

— Пустая трата времени, — презрительно сказал Уильям. — Кто обращает внимание на приказы, которые не подкреплены силой?