Кен Фоллетт - Избранные произведения. I том

Уильям поднялся по ступенькам и вошел в большой зал, сопровождаемый Уолтером и другими рыцарями. Страж у двери был вооружен: еще одна примета времени. Епископ, как всегда, восседал в своем большом кресле посередине комнаты, костлявые руки и ноги торчали во все стороны, как будто его только что швырнули в это кресло.

Болдуин, который теперь стал архидиаконом, стоял рядом, всем своим видом показывая, что готов выполнить любое распоряжение хозяина. Уолеран, погруженный в свои мысли, смотрел на огонь, но, как только Уильям подошел, быстро вскинул глаза. Уильям, испытывая знакомое чувство отвращения, поприветствовал епископа и сел рядом. Всякий раз при виде мягких тонких рук Уолерана, его гладких черных волос, мертвенно-бледного лица, бесцветных злобных глаз у Уильяма мурашки пробегали по телу. Епископ был воплощением всего, что Уильям ненавидел: хитрости, физической немощи, высокомерия и ума.

Уильям готов был поклясться, что Уолеран испытывал к нему те же чувства. Епископу никогда не удавалось скрыть неприязнь к Уильяму, когда тот входил к нему. Вот и сейчас он выпрямился в кресле, сложил на животе руки, слегка скривил губы, нахмурил брови, — в общем, можно было подумать, что у него несварение желудка.

Они немного поговорили о войне. Это была трудная, холодная беседа, и Уильям почувствовал облегчение, когда ее прервал посыльный, вручивший Уолерану свернутое в трубку письмо, написанное на пергаменте и скрепленное восковой печатью. Уолеран отослал посыльного на кухню и распорядился, чтобы его накормили. Письмо он вскрывать не стал.

Уильям воспользовался случаем, чтобы сменить тему разговора.

— Я прибыл сюда не для того, чтобы обмениваться новостями с полей сражении. Я пришел сказать, что мое терпение кончилось.

Уолеран поднял брови и ничего не сказал. На неприятные для него разговоры он всегда отвечал молчанием.

Уильям продолжал натиск:

— Прошло почти три года с тех пор, как умер мой отец, но король Стефан так и не пожаловал мне графства. Это переходит все границы.

— Совершенно с тобой согласен, — вяло ответил Уолеран. Он теребил в руках письмо, изучая печать и поигрывая ленточкой.

— Очень хорошо, — сказал Уильям. — Потому что тебе придется что-то с этим делать.

— Мой дорогой Уильям, я не могу сделать тебя графом.

Уильям предвидел такой ответ и решил не сдаваться:

— Ты же пользуешься благосклонностью брата короля.

— Ну и что я ему скажу? Что Уильям Хамлей доблестно служил королю? Если это так — король знает об этом, нет — тоже знает.

Логика Уолерана Уильяму была недоступна, поэтому он не обратил внимания на слова епископа.

— Но ты же должен мне, Уолеран Бигод.

Епископ, похоже, тоже терял терпение. Помахивая письмом перед носом Уильяма, он произнес:

— Я ничего тебе не должен. Ты всегда и во всем искал свой интерес, даже когда выполнял мои приказы. Никаких долгов благодарности между нами нет.

— Учти, я не намерен больше ждать.

— И что же ты сделаешь? — Уолеран слегка ухмыльнулся.

— Во-первых, я сам встречусь с епископом Генри.

— А дальше?

— Я скажу ему, что ты был глух к моим просьбам и за это я перехожу на сторону Мод. — Уильям увидел, как изменилось выражение лица Уолерана — тот побледнел еще больше и был, похоже, удивлен:

— Ты хочешь опять поменять хозяина? — В его голосе звучало сомнение.

— Я меняю их ненамного чаще, чем ты, — решительно ответил Уильям.

Надменное безразличие Уолерана было поколеблено, но не сильно. Ростом своего величия он был обязан способности умело использовать Уильяма и его рыцарей там, где это нужно было епископу Генри; если Уильям станет самостоятельным — это будет ударом по нему, Уолерану, ударом жестоким, но не смертельным. Уильям внимательно следил за епископом, пока тот обдумывал нависшую над ним угрозу; он умел читать чужие мысли: вот сейчас Уолеран убеждает себя, что ему не следует рвать со мной, но тут же подсчитывает, во сколько ему это обойдется, говорил себе Уильям.

Чтобы выиграть время, Уолеран сорвал печать на письме и развернул его. По мере того как он читал, его бледные щеки покрывались пятнами раздражения.

— Проклятие! — прошипел он.

— Что там? — спросил Уильям.

Уолеран протянул ему письмо.

Уильям взял его в руки и стал всматриваться в буквы.

— Свя-тей-шему… благо-родней-шему… епис-копу…

Уолеран выхватил письмо, не в силах более выносить, как Уильям с трудом пытается прочесть написанное.

— Это от приора Филипа, — сказал он. — Он сообщает, что строительство алтаря нового собора будет завершено к Троице, и осмеливается просить меня совершить богослужение.

Уильям был удивлен:

— Как это ему удалось? Я думал, он распустил половину своих строителей.

Уолеран покачал головой.

— Несмотря ни на что, он все-таки поднялся. — Он задумчиво посмотрел на Уильяма. — Он, конечно же, ненавидит тебя. Ты в его глазах — воплощение дьявола.

Уильям пытался понять, что задумал этот хитрюга Уолеран.

— Ну и что? — сказал он.

— Пожалуй, это будет чувствительным ударом для Филипа, если на Троицу тебе пожалуют графа.

— Значит, когда я просил об этом, ты не хотел мне помочь, а теперь, назло Филипу, ты решился, — недовольно сказал Уильям, хотя на самом деле был полон надежд.

— Сам я ничего не могу сделать, но я поговорю с епископом Генри. — Он выжидающе смотрел на Уильяма. Тот явно колебался. Наконец неохотно пробормотал:

— Спасибо.

Весна выдалась холодной и сырой. На Троицу тоже шел дождь. Алина теперь постоянно просыпалась среди ночи от острых болей в спине. Сейчас она сидела в холодной кухне и расчесывала Марте волосы, перед тем как пойти в церковь, а Альфред уплетал обильный завтрак из пшеничного хлеба и мягкого сыра, запивая его крепким пивом. Почувствовав новый приступ резкой боли, Алина, вздрогнув, остановилась и вскочила на ноги. Марта заметила это и спросила:

— Что случилось?

— Спина болит, — коротко ответила Алина. Больше ей говорить ничего не хотелось. Причина же была одна: она по-прежнему спала на полу, и никто об этом не знал, даже Марта.

Девочка встала и достала из очага горячий камень. Алина снова села. Марта завернула камень в старый, обгоревший кусок кожи и приложила его Алине к спине. Той сразу стало легче. Теперь Марта причесывала Алину; волосы у нее снова отросли после пожара, и справляться с копной непослушных темных кудряшек было непросто. Алина понемногу успокоилась.

С тех пор как Эллен покинула городок, они с Мартой очень подружились. Девочка потеряла и мать, и мачеху, и Алина чувствовала, что не может полностью заменить родную мать. И потом, она ведь была всего лет на десять старше и могла быть ей лишь старшей сестрой. Но, как ни странно, больше других Марте не хватало Джека.