Кен Фоллетт - Избранные произведения. I том

— Входи, сестра. Где все мои слуги?

— Понятия не имею. С чего ты взял, что я должна знать, если только вошла? Сидела дома, на другом конце улицы. Но если подумать, Эдмунд, я бы сказала, что кухарка в курятнике — надеется найти там яйцо, чтобы сделать тебе пудинг, а горничная наверху, помогает твоей жене сходить по-большому, что ей обычно требуется около полудня. Что до подмастерьев, надеюсь, они оба, как им и полагается, стерегут твой шерстяной склад у реки, чтобы никому не взбрело в пьяную голову развести там костер.

Петронилла часто на простые вопросы отвечала долго и нудно. Держала себя высокомерно, но отец этого не замечал либо делал вид, что не замечает.

— Моя милая сестра, ты унаследовала всю мудрость нашего отца.

Петронилла повернулась к девочкам.

— Предком нашего отца был Том Строитель, отчим и учитель Джека Строителя, архитектора Кингсбриджского собора. Отец дал обет посвятить первенца Богу, но, к несчастью, первой родилась девочка — я. Он назвал меня в честь святой Петрониллы, дочери святого Петра, вы, конечно, это знаете, и молился, чтобы следующим был мальчик. Но старший сын уродился калекой, а отец не хотел вручать Богу подпорченный дар и воспитал Эдмунда так, чтобы тот перенял его суконное дело. По счастью, третьим оказался наш брат Антоний, благочестивый и богобоязненный ребенок, который мальчиком поступил в монастырь и теперь является его настоятелем, чем мы все гордимся.

Петронилле самой следовало стать священником, будь она мужчиной, но зато, словно компенсируя этот дефект, тетка вырастила монахом аббатства сына Годвина, как и дед-суконщик, посвятив ребенка Богу. Керис всегда жалела старшего двоюродного брата, что у него такая мать.

Тетка заметила красный плащ:

— Чье это? Это же самое дорогое итальянское сукно!

— Я купил Розе.

Сестра пристально посмотрела на брата. Керис готова была поклясться: она думает, что глупо покупать такой плащ женщине, которая уже год не выходит из дома. Но тетка лишь сказала:

— Ты очень добр к ней. — Что могло быть и похвалой, и упреком.

Отец и бровью не повел.

— Поднимись к ней, — попросил он. — Ты взбодришь ее.

Керис как раз в этом сомневалась, но Петронилла, не смутившись, отправилась наверх. С улицы вошла одиннадцатилетняя дочь Эдмунда Алиса, уставилась на Гвенду и спросила:

— Это кто?

— Моя новая подруга Гвенда. Возьмет щенка.

— Но она выбрала моего! — вспыхнула Алиса.

Об этом младшая услышала впервые и возмутилась:

— Ты еще вообще никого не выбрала. Говоришь это просто из вредности.

— А почему это она берет нашего щенка?

Вмешался отец:

— Ну-ну. У нас больше щенков, чем нужно.

— Керис могла бы сначала спросить меня!

— Да, могла бы, — кивнул отец, прекрасно зная, что Алиса вредничает. — Не делай больше так, Керис.

— Хорошо, папа.

С кухни вышла кухарка с кувшинами и кружками. Научившись говорить, младшая дочь стала называть кухарку Татти, никто не знал почему, но прозвище закрепилось. Отец поблагодарил:

— Спасибо, Татти. Садитесь за стол, девочки.

Гостья мялась, не понимая, пригласили ее или нет, но Керис кивнула: обычно отец приглашал к столу всех, кто находился в доме. Татти долила отцу эля, затем разбавила его водой для детей. Гвенда залпом выпила кружку, и Керис поняла, что подруга не часто пьет эль: бедняки довольствовались сидром из диких яблок. Затем кухарка положила перед каждым по толстому куску ржаного хлеба величиной в квадратный фут. Гвенда взяла свой кусок и начала есть. Керис догадалась, что та никогда прежде не обедала за столом.

— Подожди, — мягко сказала она, и девочка положила хлеб на стол.

Татти внесла окорок на доске и блюдо с капустой. Отец взял большой нож и принялся резать окорок, раскладывая куски на хлеб. Гвенда большими глазами смотрела на свою огромную порцию мяса. Керис ложкой положила на мясо капусту. С лестницы торопливо спустилась горничная Илейн.

— Мистрис, кажется, хуже. Мистрис Петронилла говорит, что нужно послать за матерью Сесилией.

— Так беги в аббатство и попроси ее прийти, — отозвался отец.

Горничная заторопилась.

— Ешьте, дети. — Эдмунд наколол на нож кусок горячего окорока, но Керис видела, что обед не доставляет ему удовольствия, — он смотрел куда-то далеко-далеко.

Гвенда съела немного капусты и прошептала:

— Божественная еда.

Керис положила в рот капусту, сваренную с имбирем. Новая подруга из Вигли, наверно, ни разу не пробовала имбирь — его могли позволить себе лишь богатые.

Спустилась Петронилла. Положив окорок на деревянную тарелку, отнесла наверх, но через несколько минут вернулась с нетронутой едой и села за стол, поставив тарелку перед собой, а кухарка принесла ей хлеба.

— Когда я была маленькая, у нас в Кингсбридже ежедневно обедала только одна семья, — начала она. — Кроме постных дней — мой отец был очень набожен. Он первым начал торговать шерстью напрямую с итальянцами. Теперь все это делают. Хотя мой брат Эдмунд — самый главный.

Керис потеряла аппетит, и ей пришлось очень долго жевать, прежде чем удалось проглотить. Наконец пришла мать Сесилия, маленькая, бодрая, успокоительно деловитая, и с нею сестра Юлиана, простая женщина с добрым сердцем. Девочке стало легче, когда она увидела, как обе поднимаются по лестнице: чирикающий воробышек, а за ним вперевалку — курица. Чтобы снять жар, они обмоют маму розовой водой, и запах поднимет ей настроение.

Татти внесла яблоки и сыр. Отец рассеянно очистил яблоко. Когда Керис была маленькая, он всегда давал ей ломтики, а сам съедал шкурку.

Спустилась сестра Юлиана, на ее круглом лице застыло тревожное выражение.

— Настоятельница хочет, чтобы мистрис Розу осмотрел брат Иосиф. — Иосиф считался лучшим врачом монастыря, поскольку учился в Оксфорде. — Я схожу за ним. — Монахиня выбежала на улицу.

Отец отложил очищенное яблоко, так и не дотронувшись до него. Керис спросила:

— Что же будет?

— Не знаю, лютик. Пойдет ли дождь? Сколько мешков шерсти понадобится флорентийцам? Подхватят ли овцы ящур? Родится девочка или мальчик со скрюченной ногой? Никто не знает, так ведь? Это… — Отец отвернулся. — Потому-то так тяжело.

Он протянул дочери яблоко. Керис передала яблоко Гвенде, которая съела его целиком, с сердцевиной и косточками. Через несколько минут пришел брат Иосиф с молодым помощником, в котором Суконщица узнала Савла Белую Голову, которого прозвали так из-за пепельно-белых волос — тех, что остались после монашеского пострижения. Сесилия и Юлиана сошли вниз, освободив место в маленькой комнатке монахам. Настоятельница села за стол, но есть ничего не стала. У нее были мелкие заостренные черты лица: маленький тонкий нос, подвижный взгляд, выступающий подбородок. Монахиня с любопытством посмотрела на Гвенду и спросила: