Кен Фоллетт - Избранные произведения. I том

— Спасибо.

Но Керис не знала лекарства от кашля с кровью. Врачи-монахи сказали бы, что все от избытка крови, и прописали кровопускание, но это средство они назначали практически ото всего, и Керис в него не верила. Протирая Марку горло, заметила на шее и груди темно-красную сыпь, о чем не говорила Медж. Такого здесь еще никто не видел, и целительница растерялась, но сделала все, чтобы Ткачиха ничего не заметила.

— Пойдем за розовой водой.

Когда женщины возвращались в госпиталь, вставало солнце.

— Ты очень добра к нам. Пока ты не занялась сукноделием, мы были самыми бедными в городе.

— Дело расцвело благодаря вашим усилиям.

Медж кивнула. Она-то знала, чего Керис это стоило.

— И все-таки без тебя ничего бы не было.

Целительница внезапно решила провести Ткачиху через аркаду в аптеку, где можно поговорить. Обычно мирянам не разрешалось проходить сюда, но существовали исключения, а Керис теперь занимала достаточно высокую должность, чтобы решать, когда можно нарушить правила. В маленькой, тесной комнатке врачевательница налила в глиняную бутыль розовой воды, спросив Медж, умеет ли она с ней обращаться, а затем посвятила в тайну:

— Я думаю снять обет.

Та кивнула, вовсе не удивившись.

— Все судачат, что ты сделаешь.

Монахиню потрясло, что горожане разгадали ее мысли.

— Откуда они все знают?

— Не нужно быть ясновидящим. Ты поступила в монастырь, только чтобы избежать казни. С учетом всех твоих заслуг приговор могут отменить. Вы с Мерфином любили и подходили друг другу. Он вернулся. По крайней мере ты не можешь не думать об этом.

— Я просто не знаю, как это — быть чьей-то женой.

Медж пожала плечами:

— Я же живу. Мы с Марком вместе ведем дело. Кроме того, мне еще нужно заниматься домашним хозяйством, чего требуют все мужья, но это не так уж трудно, особенно когда есть деньги на прислугу. И дети все равно больше на женщине. Но я справляюсь, и ты справишься.

— Говоришь без особого восторга.

Медж улыбнулась:

— Полагаю, про светлые стороны тебе уже все известно. Когда тебя любят, восхищаются, когда ты знаешь, что в мире есть человек, который всегда за тебя заступится, когда каждый вечер ложишься в постель с сильным, нежным и страстным мужчиной… Это, по-моему, счастье.

Ткачиха простыми словами нарисовала такую живую картину, что на Керис вдруг навалилась почти непереносимая тоска. Ей нестерпимо захотелось оставить холодный монастырь, где нет такой простой любви и нельзя прикоснуться к другому человеку. Если бы Мерфин сейчас зашел в аптеку, она бросилась бы ему на шею. Медж смотрела на нее с легкой улыбкой, словно читая ее мысли. Монахиня вспыхнула.

— Все нормально, я понимаю. — Ткачиха положила шесть серебряных пенни на скамейку и взяла бутыль. — Пойду-ка я домой, к мужу.

Целительница пришла в себя.

— Постарайся, чтобы ему было удобно, и немедленно пошли за мной, если что-нибудь изменится.

— Спасибо, сестра. Не знаю, что бы мы без тебя делали.

На обратном пути в Кингсбридж Мерфин напряженно думал. Его не отвлекал даже бойкий бессмысленный лепет Лоллы. Ральф многому научился, но в глубине души не изменился, остался жестоким. Небрежно относился к юной жене, с трудом выносил родителей и по-прежнему болезненно мстителен. Ему нравится быть лордом, но об ответственности по отношению к крестьянам он и не думает, считая, что все вокруг, включая людей, создано для удовлетворения его прихотей.

Однако зодчего радовало развитие событий в Кингсбридже. Все говорило за то, что в День всех святых олдерменом станет Марк, и тогда город может возродиться. Мастер вернулся как раз накануне, в последний день октября. В этом году праздник приходится на пятницу, поэтому в город съехалось меньше народу, чем когда одиннадцатилетний Мерфин познакомился с десятилетней Керис, — тогда ночь злых духов выпала на субботу. Но и сейчас все волновались и с наступлением темноты собирались в постель. На главной улице он увидел старшего сына Марка — Джона.

— Отец в госпитале. У него жар.

— Не вовремя, — ответил зодчий.

— Да, сегодня, разумеется, все наперекосяк.

— Я имею в виду не приметы. Завтра утром его ждут на заседании приходской гильдии. Олдермена нельзя избирать заочно.

— Не думаю, что он пойдет завтра на какие-нибудь заседания.

Мостник встревожился. Отведя лошадей в «Колокол» и передав Лоллу на попечение Бесси, мастер отправился в монастырь, где буквально врезался в Годвина с Петрониллой. Мать наверняка обедала у сына, и теперь аббат провожал ее до ворот. Они оживленно беседовали, и строитель догадался о чем: риск, что их ставленник Элфрик слетит с должности олдермена, велик. Увидев его, оба резко замолчали. Петронилла елейным голосом произнесла:

— Мне очень грустно, что Марк заболел.

Заставляя себя быть вежливым, архитектор ответил:

— Небольшая лихорадка.

— Мы будем молиться, чтобы он поскорее поправился.

— Благодарю вас.

Фитцджеральд зашел в госпиталь.

— Он кашлял кровью, — глухо произнесла Медж. — И все время хочет пить.

Ткачиха поднесла кружку с элем к губам Марка. На лице и руках великана виднелись темно-красные прыщи. Он обливался потом, а из носа шла кровь. Мерфин спросил:

— Неважно, Марк?

Больной как будто даже не видел его, но прохрипел:

— Очень хочется пить.

Медж вновь дала ему кружку:

— Сколько бы ни пил, все равно мучает жажда.

В ее голосе слышалась не свойственная этой женщине растерянность. Мастер очень испугался. Ткач часто ездил в Малкомб, где общался с моряками из охваченного чумой Бордо. О завтрашнем заседании приходской гильдии Ткач уже и не думал. Да и Мерфин тоже. Ему захотелось крикнуть, что всем грозит смертельная опасность, но он стиснул зубы. Никто не станет слушать паникера, а кроме того, нет полной уверенности. Есть еще малая вероятность того, что у Марка не та болезнь, которая опустошала Францию. Вот когда сомнения отпадут, тогда он отведет в сторонку Керис и спокойно, разумно с ней поговорит. Ясность должна наступить скоро.

Целительница с так хорошо знакомым строителю каменным лицом, скрывая эмоции, протирала Ткачу лицо какой-то жидкостью со сладким запахом. Несомненно, ее также мучила мысль о том, насколько серьезна болезнь Ткача. Марк сжимал в руке пергамент — скорее всего с молитвой или библейскими стихами, а может, и магическим заклинанием. Наверняка идея Медж; Керис не верила в подобные письмена в качестве лекарства. В госпиталь вошел аббат Годвин, в хвосте у него, как всегда, плелся Филемон.

— Отойдите от постели! — тут же велел последний. — Как же может человек выздороветь, не видя алтаря!

Мерфин и обе женщины отступили, и настоятель, склонившись над больным, пощупал ему лоб, потом пульс и сказал: