Всеволод Рождественский - Шкатулка памяти

Старуха помолчала с минуту и наконец с несколько холодным достоинством наклонила седую голову.

Я шел из замка не чуя под собой ног. Всё удалось как нельзя лучше и гораздо проще, чем можно было ожидать. Я с удовольствием заказал себе в деревенском кабачке жирную яичницу с ветчиной и добрую кружку эля. Утром повозка хозяина должна была отвезти меня на станцию железной дороги. Перед сном я погулял с полчаса по живописной тропинке среди колосьев ячменя, любуясь мутно-красной, медленно восходящей луной. Даже сизый тяжелый туман, цепляющийся за кусты вдоль извилистой речки, показался мне очаровательным. В эту ночь я спал сном праведника, без всяких сновидений.

Разбудил меня осторожный стук в дверь. Трактирный слуга просунул ко мне свою лохматую голову:

— Дворецкий миледи принес вам письмо из замка.

Я лихорадочно разорвал конверт. В изысканных и точных выражениях леди N. сообщала, что по здравом размышлении и после разговора с вернувшимся хранителем библиотеки она вынуждена изменить свое вчерашнее решение относительно передачи мне писем, составляющих часть ее семейного архива. А чтобы у меня не оставалось грустного чувства от посещения одного из самых старых и самых красивых замков южной Англии и его скромной обитательницы, она просит меня принять небольшой подарок, который несомненно доставит мне искреннее удовольствие.

Вместе с тем она желает своему любезному гостю счастливого возвращения на родину.

Я был так потрясен этой неожиданностью, что даже не заметил, как удалился дворецкий. Потом развязал переданный им пакет. В нем оказалась объемистая рукопись. Буквы прыгали у меня перед глазами, когда я читал ее название: «К вопросу о молочно-овсяном режиме полуторамесячных фокстерьеров слабого телосложения, а также несколько полезных соображений о нравственном воспитании шотландских колли в переходном возрасте»…

Через полчаса мне уж закладывали двуколку. Нечего и говорить, что уезжал я в весьма расстроенных чувствах.

Когда в Лондоне я рассказал свое грустное приключение мистеру Файту, не скрывая ни одной детали, он лукаво поглядел на меня и добавил со снисходительной улыбкой:

— А вы так и не понимаете, в чем дело?

— Не имею никакого представления. Очевидно, очередная причуда выжившей из ума старухи?

— Э, нет! Всё это не так просто. Вы опять-таки не учли одного, чисто английского обстоятельства. В вашей стране родство с Пушкиным великая честь. Не то для некоторой части высшей английской аристократии. Она ревниво блюдет свои родословные предрассудки. Что, если вся Англия узнает, что в жилах старинной фамилии есть капелька негритянской крови? Какой скандал! Сознайтесь: вы и не подумали об этом?

— Мне это и в голову не могло прийти.

— Вот видите. Так или иначе, дело ваше совершенно безнадежно.

Сердито ткнув папиросу в пепельницу, я принужден был согласиться с мистером Файтом. В тот же день я взял билет в пароходной конторе — и вот сижу сейчас перед вами с повинной головой. Меня даже не утешает сознание, что я сделал всё, что мог.

Мы все, присутствующие в редакции, только развели руками. Но наш сотрудник, упрямо тряхнув головой, произнес тоном неколебимого убеждения:

— Но я их все-таки добуду!

Он собирался осенью снова ехать в Англию, но вскоре грянула первая мировая война. Письма Наталии Николаевны к Пушкину, как и многое другое, отошли на второй план. Да и всех нас разметала судьба в разные стороны. Я даже не знаю, что сталось с нашим сотрудником. Уже в советское время я пытался навести справки о миледи N. Мне сообщили, что она умерла зимою шестнадцатого года и что всё ее имущество передано наследственным актом одной из внучек в Америку. Судьба писем до сих пор остается неизвестной, да вряд ли они и сохранились. Но если эти письма и существуют где-нибудь, то у них ещё меньше шансов появиться на свет.

Николай Осипович взъерошил свои седеющие волосы, крякнул с досадой и прошелся из угла в угол.

— Всё это сущая правда. Но что толку, если пушкиноведение обогатилось еще одной легендой?

И он посмотрел на загадочные миндалевидные глаза черноволосой красавицы с жемчужными обнаженными плечами и бархаткой на гибкой шее.

Всеволод Александрович Рождественский

«ШКАТУЛКА ПАМЯТИ»

Редактор Н. Чечулина

Художник Т. Кофьян

Художник-редактор О. Маслаков

Технический редактор Л. Никитина

Корректор Т. Мельникова

Сдано в набор 11/II 1972 г. Подписано к печати 5/VI 1972 г. Формат бумаги 70Х108. Бум. тип. № 1. Усл. печ. л. 8,4. Уч.-изд. л. 7,4. Тираж 100 000 экз. Заказ № 534.

Цена 35 коп.

Лениздат, Ленинград, Фонтанка, 59

Ордена Трудового Красного Знамени типография им. Володарского Лениздата,

Фонтанка, 57

Жюдит Фрэр — верная подруга поэта, воспетая им в многочисленных песнях под именем Лизетты.

Перевод Вс. Рождественского.