Хелен Кляйн Росс - Опоздавшие

Она молилась святому Джерарду, покровителю материнства. Взывала к Деве Марии и святому Иуде, покровителю отчаявшихся. Просила Тома забрать ее к себе. Пусть всё это закончится, и они будут вместе.

Удивительно, Тэсс ничуть не испугалась. В ее возрасте Брайди со страху давно бы напрудила. А девочка вместе с ней молилась. Брайди была ей благодарна и радовалась, что она среди единоверцев. Тэсс перекрестилась, потом пальцем нарисовала крест на лбу Брайди, что ту привело в ужас: всё так плохо и она умирает? Она умоляла дать ей опий, который, как говорили, приберегался на крайний случай, определяемый врачом. Но ведь сейчас тот самый случай и требуется врач, верно?

Акушерка уложила Брайди на кровать.

– Тужься, тужься, – велела она.

Собрав остатки сил, Брайди направила их в сердцевину между ног, и в руках акушерки оказался мокрый извивающийся комок.

– Парень, – сказала она.

– Точно? – простонала Брайди.

– Мальчик, – подтвердила Тэсс.

Не Томасина. Микен. Второе имя Тома. У Брайди сердце подскочило к горлу, когда акушерка перевернула ее сыночка вверх тормашками. Руки ее были перемазаны кровью Брайди. Она держала малыша за ножки, точно цыпленка, ощипанного в суп. Невероятно, что этакая кроха сумела пережить такое испытание.

– Он живой? – спросила Брайди.

Акушерка промолчала и только шлепнула бедолагу по попке, словно в наказание за неудачный выбор матери. В ответ послышалось нечто среднее между плачем и меканьем барашка, скорее жалоба, нежели крик. Ребенок весь был в чем-то похожем на оболочку мягкого сыра.

– Чудесный мальчуган, – сказала акушерка. Обтерев ребенка, она смазала его оливковым маслом и положила Брайди на грудь. Та вздрогнула, почувствовав прикосновение голого тельца. Красный и сморщенный младенец выглядел, как и полагается новорожденному, и вместе с тем смахивал на древнего старца.

Двумя кусками бечевки акушерка перевязала синюю пульсирующую пуповину, напоминающую буксировочный трос, притороченный к младенцу. Один узел она затянула возле его живота, другой – меж ног Брайди, как будто делая колбасу. Потом окунула ножницы в кипяток. Брайди зажмурилась, изготовившись к боли, и ладонью прикрыла глаза ребенку.

– Да он еще ничего не видит! – рассмеялась акушерка.

Зря только потратилась на шампунь.

Перерезали пуповину, теперь Брайди и малыш уже не были одним целым. Акушерка накрыла младенца муслиновой пеленкой. Его запах переполнял благодарностью и еще каким-то неизведанным чувством. Брайди крепче прижала к себе сына, согревая его. От счастья она была как пьяная.

– Микен, – проговорила она. – Мой маленький.

Как жаль, что нет Тома. Но его образ в светлой коже их малыша, в ямочке на подбородке и рыжем завитке на затылке.

Глазки младенца были закрыты, а вот губы подрагивали, словно что-то искали. Брайди подставила грудь. Губы нашли сосок и сомкнулись. Пронзило острой болью, когда ребенок начал сосать. Потом в груди что-то екнуло и как будто выправилось.

Брайди стала матерью иного человека.

Она бессчетно видела, как щенки, ягнята и телята сосут мать, и потому считала, что у нее всё получится само собой. Часто бывало, что во время кормления ее мать делала еще что-нибудь – помешивала в кастрюле или заваривала чай. Оттого-то Брайди и удивилась, когда в следующий раз дала грудь малышу, а он сморщился и отвернулся, словно зная, что лучше от нее держаться подальше.

Миссис Гарелли довольно долго наставляла его на путь истинный, и вот наконец он уступил, прихватив губами сосок с набрякшей каплей. Брайди радостно вскрикнула, наслаждаясь этим весьма чувствительным воссоединением.

Следующие дни она провела в послеродовой палате, где молодые мамаши одаривали младенцев живительной силой своего молока, дабы те в должной мере окрепли перед ударом разлуки. Брайди пела сыну колыбельные, которые ей пели мать и бабушка, а позже она сама напевала младшим сестрам и братьям. Но только сейчас она вдумалась в слова, которые ее поразили:

«Ты никто мне, сладкий мой», – напевала Брайди, на руках укачивая малыша, и, глядя, как тяжелеют его веки, старалась не думать о смысле этих слов. Она прикидывала вариант, в котором сын останется с ней. Куда там! Жилья нет. Работы нет, и для женщины с незаконнорожденным приплодом никаких шансов ее найти.

Приходила Аделаида. Вдвоем они изыскивали способ сохранить малыша; ничего не придумав, гадали, как выяснить, к кому он попадет. Брайди предложила положить запеленутого младенца в корзину и оставить на пороге дома, в котором служит Аделаида. Нет, сказала подруга, хозяйка от него избавится. У нее и так уже трое детей, и она не из тех, кого называют «женщина-мать».

Отдать ребенка убедила Сара. Уговоры начались почти сразу после ее знакомства с Брайди.

– Вы кто – падшая женщина или заблудшая девица? – спросила она.

Брайди опешила, но потом поняла, что Сара лишь пытается прояснить ситуацию, но ничуть не осуждает, не в пример ее спутницам, пылавшим праведностью.

Позже Сара решила, что лучше быть заблудшей , нежели падшей .

– Не так высоко карабкаться обратно, – улыбнулась она, а в серьезных разговорах убеждала подумать о будущем ребенка. Брайди долго сопротивлялась, хотя в душе понимала, что иного выхода нет. Как ей вырастить сына? И всё равно молилась святой Бригите, своей главной святой, покровительнице новорожденных.

Начальство миссии на нее не давило. В брошюре говорилось, матерям с детьми кров предоставлен на тот срок, который им требуется. Но Брайди понимала, что всему есть предел, даже милосердию добрых протестантов.

В Страстную пятницу она пошла на службу в католическую церковь Святой Марии в Полях, что неподалеку от миссии стояла в мрачном квартале без единого деревца и олицетворяла собою желание очутиться в ином месте.

Под «Стояниями Крестного пути» молились прихожане, в проходе медным кадилом размахивал священник. Запах ладана, колокольный перезвон и с детства знакомые латинские слова молитвы наполнили Брайди спокойной уверенностью в том, как надо поступить.

Она отдаст сына. Для него так будет лучше. Примером ей Отец небесный, отдавший своего единственного сына.

Вернувшись в миссию, Брайди прошла в детскую и взяла Микена на руки. В два с половиной месяца крупный малыш, он делил колыбель только с одним соседом. Брайди перенесла его на свою кровать и ласково поведала, что ей придется сделать. Осторожно распеленав, огладила его пухлые щечки, животик и ножки. Сынок был вылитый Том: рыжий, синеглазый, с ямочкой на подбородке.