Ирина Гуро - На суровом склоне

Костюшко кое-как справился со своим удивлением и спросил, дома ли ветеринарный фельдшер.

Женщина без стеснения осмотрела его, щуря карие глаза с чуть приподнятыми к вискам уголками.

— Андрея Харитоновича нет. Я его жена. У вас к нему дело? Пройдемте, — предложила женщина, усмехнувшись растерянности собеседника и не дожидаясь ответа.

Они вошли в знакомую Антону комнату, где все было по-прежнему, если не считать трех чемоданов, выстроившихся у стены и вдруг придавших обжитому жилью оттенок какой-то неустойчивости, близкой дороги, разлуки, чего-то тревожного и неожиданного.

Женщина пододвинула Антону стул, сама же осталась стоять у стола, и теперь он хорошо рассмотрел ее. Она была не толстой, но то, что называют дородной. Все в ней было крупно, броско, значительно.

Здесь, в скромной, почти бедной комнате и с этими чемоданами, она выглядела так странно, как если бы сюда внесли большую и дорогую картину.

— Кто вы такой? — спросила она довольно резко.

Костюшко назвал себя.

— Я так и думала, — она улыбнулась. Улыбка была беглой и все же озарила лицо. — Андрей говорил мне о вас. Его арестовали три дня назад.

Костюшко был так ошеломлен сообщением об аресте Богатыренко, что только много позже подивился тому, что Андрей Харитонович никогда, ни разу не обмолвился о том, что женат. Как-то в душевном разговоре с Антоном он сказал с добродушной насмешкой над самим собой, что, умудрился влюбиться однажды в жизни, и то, видимо, слишком поздно.

— Я вижу, вы очень огорчились, — заметила женщина, закуривая и глубоко затягиваясь. При этом она поднимала подбородок, и лицо ее казалось Антону моложе и нежнее. — Не думаю, чтобы было что-нибудь серьезное. Андрей ничего не хранил у себя дома. Из рабочих никого не арестовали. Скорее всего, арест связан со студенческими делами. У вас действовал провокатор, это видно по всему.

Она взглянула на Костюшко своими темными, необычного разреза глазами. «Да она просто красивая», — подумал Антон.

— Ну, давайте познакомимся наконец. Надежда Семеновна Кочкина. Вы удивлены, застав меня здесь? — она засмеялась. — Уверена, что Андрей вам — ни звука про меня… Он, конечно, найдет способ с нами связаться из тюрьмы. И не думаю, чтобы его долго держали.

— Но какой же повод был к аресту? — спросил Антон.

— Разве нужен повод? Искали литературу — не нашли. Видимо, знали, что в свое время у него собирался кружок.

— Неужели провокатор? — Антон вспомнил филера в вагоне. Да, провокатор мог сообщить о выезде Антона в Москву.

— Что вы будете делать, ведь вас исключили из института, — сказала Надежда Семеновна.

— Еще не знаю, — признался Антон, — во всяком случае, я не уеду, пока не узнаю чего-либо определенного о судьбе Андрея Харитоновича.

— Это правильно! — Она тряхнула коротко остриженными вьющимися волосами.

— А вы останетесь здесь? — спросил Антон.

— Это тоже будет зависеть от судьбы Андрея. Пока поживу здесь. Надо набраться терпения.

Уходя, Антон с грустью оглядел знакомый садик и тут только заметил, что на воротах, рядом с остатками объявления о щенках, висит записка, написанная крупным энергичным почерком:

«Принимаю заказы на ажурную строчку. Плиссе, гофре. Спросить здесь».

Что такое «гофре» и «плиссе», Антон не знал, и это прибавило еще малую толику к таинственности, окружающей Надежду Семеновну Кочкину.

На следующий день к Антону наведался околоточный, маленький старичок с ватными наушниками, поздравил с приездом и осведомился, тут ли господин студент будут проживать или располагают куда уехать. Костюшко ответил:

— Поживем — увидим.

Он сразу почувствовал, что торчать здесь на виду совсем некстати.

А вот Дымковский, тот уже собрал группу рабочих и литературу, привезенную Антоном из Москвы, пустил в оборот.

Несомненно, и за ним был глаз, но Иосиф Адамович сумел понравиться мастеру, а тот каждую субботу выпивал с местным приставом и дал Дымковскому лучшую аттестацию.

Завязались полезные связи и у Надежды Семеновны. Неожиданно для Антона городские модницы стали часто подъезжать на извозчичьих пролетках к вымытому дождями забору.

Через жену прокурора Надежда Семеновна узнала, что муж будет выслан в Вятскую губернию. Начались сборы.

Кочкина была проста, немногословна, доброжелательна. История ее отношений с Богатыренко представила Андрея Харитоновича в новом для Антона свете: оказывается, Богатыренко мог быть робким, до смешного неуверенным в себе, мог потерять голову, совершать необдуманные поступки…

Надежда Семеновна познакомилась с Богатыренко в Киеве. У нее была маленькая белошвейная мастерская, в которой собирались марксисты. Богатыренко среди них не было, но однажды ей поручили добиться свидания с Андреем Харитоновичем в Лукьяновской тюрьме.

Надежда Семеновна выдала себя за невесту Богатыренко. Одна из ее клиенток помогла ей устроить свидание. Так они познакомились.

Через год его освободили. Это произошло весной. Были встречи в Николаевском парке, катанья в лодке по Днепру.

Богатыренко должен был уехать. И тут началось…

«Так вот, значит, как это бывает, — думал Антон, слушая Надежду Семеновну. — Такой умный, такой уравновешенный человек может бежать от женщины, любящей его, не поверив в ее чувство, может говорить глупости, уверять ее, что она не любит его. Почему? Потому что она моложе его на десять лет? Потому что она красива и независима? И наконец, просто бежать от своей судьбы! Да, вот это любовь! Она поворачивает судьбу человека, как крутая волна легкий челн!»

— Он уехал, не простившись. Мне стоило большого труда разыскать его, — говорила Надежда Семеновна, улыбаясь своей беглой и озаряющей улыбкой. — Я приехала бы к нему много раньше, если бы не провалилась и не просидела в этой же самой Лукьяновской тюрьме полтора года. Меня выслали, я «перепросилась» сюда, заявив, что здесь у меня жених.

— Значит, ваша семейная жизнь началась только здесь? — удивился Антон.

— Да она и не начиналась: на второй день после моего приезда Андрея арестовали.

Антон перечитал недавно полученное письмо от Маши. С девической неловкостью она невольно выдавала свое чувство. Письмо было деловое, но нежность просачивалась сквозь каждую строчку. Потом вскрыл свое собственное, еще не отправленное письмо: оно было сдержанно, и все же восторженная душа уловила бы в нем надежду. Антон сложил оба письма и разорвал их.

А Надежда Семеновна не зря обивала пороги влиятельных лиц: до отправки в ссылку Богатыренко освободили на поруки. Никогда еще Антон не видел Андрея Харитоновича таким оживленным и счастливым. В Вятку уезжал вместе с Надеждой Семеновной.

«Куда теперь?» — спросил себя Антон, проводив их. «Исключен без права поступления вновь в какое-либо высшее учебное заведение в течение года», — гласило постановление.