Александр Пинский - Слава [litres]

Потом был Харьков – самый долгий и самый тяжелый период службы оказался. Он столько стоил для меня и для моей жизни, что не приведи Господь.

С одной стороны, очень интересный коллектив. 127 УНР Харьковский был одним из самых старых в системе Министерства обороны среди строительных организаций, все время на виду. Харьков сам по себе – это обязательно сложные задачи, а решает их 127 УНР. Он по своим мощностям был достаточно крупной организацией – я не хочу сказать, самой мощной, потому что по сравнению с теми, кто строил комплексы и прочее, он, конечно, был так себе – а на уровне таких окружных организаций он был где-то в числе верхних. Харьковский УНР – это, в первую очередь, реконструкция военных заводов: 115-й танкоремонтный завод (мы сделали самый большой в Советском Союзе монтажный корпус послеремонтный на 115-м заводе), 110-й авторемонтный завод. 126-й, он тягачи делал, Белоцерковский авиаремонтный завод – это только военное. А кроме того: реконструкция ХЭМЗ, турбинного завода и т. д. Плюс к этому 14 военных училищ в Харькове – а что такое обустройство училищ? Вот ХВВАУЛ, летное училище, 33 космонавта оттуда: 6 аэродромов – ни в одной дивизии и половины нету – и самолетов было на авиационную армию.

Мне очень повезло в том плане, что я сразу нашел общий язык с начальником, который тогда был, Юрий Иванович Ардабьев. У меня с ним получились если не совсем уж дружеские, то очень теплые отношения. И я понимаю, что они основывались на том, что мы сразу договорились – я и в Полтаве с этого начал – что внутри забора – это мое: строительство, все, что связано с внутренними делами, я; все, что за забором, – ваше, заказчики, городские организации, твои отношения со стройуправой, там, где я напрямую не завязан, оно мне не надо, это ваше, а я вот тут. Его это вполне устраивало, как, собственно, и полтавского начальника, Володю Иваненко.

Для многих аборигенов окружных это было в диковину, потому что знали, что все надо решать с начальником, а тут появился какой-то хрен, который говорит, это не его дело, это я решаю. А потом стало на свои места: ну он решает, с ним и будем решать в конечном счете. Юрия Ивановича это устраивало во многих отношениях, тем более что я, в общем-то, уже был не новичок на стадионе, знал, как надо работу строить. Я много умел, а из этого умения и результаты появлялись.

Ну а главное – он очень хотел вернуться в Киев. Он в Киеве был начальником 135-го завода, а потом его сделали начальником УНР в Харькове: для него это ростом особенным не было, а он человек с амбициями был и хотел вернуться в руководство строительного управления. А чтобы вернуться с повышением, надо иметь показатели и на кого ты оставляешь – с этой колокольни я его вполне устраивал.

В результате я пришел в 1980 году главным инженером, а в 1983-м стал начальником УНРа. Он ушел в строительное управление зам по МТО, меня назначили, причем без разговоров. У меня уже подходил срок получения полковника – ну, вот тебе начальник, вот тебе должность, вроде бы все сложилось.

Когда я стал начальником, сложилась такая номенклатура строительстве, что было много крупнопанельных домов, на них гораздо легче план выполнять: они технологичнее, они с большей стоимостью, и организовываются легче, и вообще, собирать кубики легче, чем эти кубики делать из маленьких кирпичиков. И я в первом квартале впервые чуть ли не за десяток лет занимаю первое место уже как 127 УНРа в строительном управлении Киевского округа. Все это время безраздельным лидером был 70 УНР киевский – действительно, очень мощный УНР, очень мощный начальник УНРа, Макеров Михаил Трифонович. Мне вручают красное знамя, я снимаю его с древка, обматываю вокруг себя и приезжаю в Харьков. Ну, вроде бы все классно. И меня посылают на представление звания полковника: подвели итоги в начале апреля, мне все уже рассказывают, что к маю получишь полковника.

И в апреле приезжает замкомандующего по фамилии Болбас: а я уже строил лечебный корпус Харьковского военного госпиталя, Щербицкий дал денег специально из резерва кабмина, это считалось, по сути, постановление политбюро ЦК Украины – и оно было на очень жестком контроле. И вот он в госпиталь приехал, походил-походил:

– Ну, что, – говорит, – ты, наверное, знаешь?

– А что знаешь? Нет, не знаю.

– Не подписал командующий тебе представление на полковника. Написал: в связи с малым сроком пребывания в должности.

Меня назначили примерно в октябре. Я говорю:

– Я что-то не очень понял, когда я в должности выполняю программу – это я могу, а звание не могу?

– Ну что я тебе буду объяснять? Не подписал и все, и не подпишет.

И потом Ардабьев, уже будучи в Киеве, свел меня с начальником управления кадров Киевского военного округа, Топоров такой был. Потому что Юра честно хотел, чтобы я получил звание. И он там суетился, я как раз был в Киеве, говорю:

– Юрий Иванович, я ни фига не понимаю, ну что за ерунда?

– Ладно, идем к Топорову.

Пришли к Топорову. Сидит генерал:

– Это ты Пинский?

– Я.

– Слушай, ты свою анкету часто смотришь?

Я говорю:

– Да никогда не смотрю, на фиг она мне нужна.

– Так вот с такой анкетой ты у нас в округе долго не будешь полковником.

– Что, пятая графа заела?

– Ты правильно понимаешь.

И я пошел себе. У меня в жизни таких ситуаций было трижды, и все на Украине. Третий раз – я уже был в строительном управлении, Ардабьев специально под меня сделал отдел АСУ и промышленных предприятий, я промышленными предприятиями и до этого занимался, сделали еще АСУ, чтобы была чисто полковничья категория. И опять попал к кадровикам, а кадровик мне в лицо говорит: за последние 20 лет ни один еврей в штабе округа полковником не стал. И только благодаря Ардабьеву, который уже был начальником строительного управления… Я не знаю, как он это сделал, я знаю, что он в Москву летал – присваивают же не в Киеве, в Киеве только подписывают представление, хотя их в Киеве и не подписывали – и в Москве уже он подписал. А там еще был флажок: в 50 лет уже звания не присваиваются. И в 49 лет с чем-то там месяцев мне присвоили этого долбаного полковника. Вот так.

Ну, и в Харькове дальше стало все интереснее. Я уже был пару лет начальником управления и вдруг я чувствую, что начался прессинг. Это чувствуется сразу. Там не выполнил, там не сделал, там ты такой, там ты сякой. И я же понимаю, где правильно, а где неправильно. А тут просто жестко, каждое совещание – самые плохие. С трибуны товарищ замкомандующего рассказывает:

– Приехал тут Пинский, привык там в Новосибирске в палатках жить и только топором махать! И тут ничего не делает!

Вот так примерно звучало. Он приезжал в Харьков, мне такие разносы устраивал, страшный суд был. Человек с характером поменьше точно уже повесился бы. Ничего, терпел.