Абрам Мапу - Сионская любовь

Услыхав дерзость, негодуя и с презрением бросила Ахану Хагит: «Ты — жалкий раб, своей волей отверг свободу! Разве муж мой Иорам не давал тебе волю, уходя на войну? А ты что ответил? Мол, люблю тебя, мой господин, и жену мою люблю, и сыночка. А посему замкни рот на замок, а то и впрямь тебя угощу!» Матан промолчал, но про себя подумал: «Пожалуй, раздую-ка я этот тлеющий костер, пусть запылает ярким пламенем.

Ночью Ахан пришел в дом к Матану.

— Ты сам видел и слышал, господин мой, как извратили суд надо мной. Выходит, муки и смерть — и есть удел слуг и рабов? — спросил Ахан.

— Огнем гнева пылает твоя душа, Ахан. Пусть это пламя испепелит все жилища господина твоего Иорама, пусть сгорят вместе с их обитателями! Не гоже забывать рабу, что хозяин его смертен. Вспомнишь об этом, и, глядишь, гнев твой с дымом улетучится!», — ответил Матан.

В глазах Ахана блеснула искра ликования.

— Господин, ты душу открываешь свою, или насмехаешься надо мной?

— Невежда и глупец! Я стану насмехаться над неимущим и униженным, вроде тебя?

— Почему умолкло доброе сердце Наамы и свирепствует бесовка Хагит? — воскликнул Ахан.

— Сперва выслушай мой совет, а уж потом вопрошай, — сказал Матан и принялся излагать план.

— Подожги дом, где живет Хагит, и дом, где живут служанки и рабы. Но прежде сына своего Наваля спаси. Примут его за Азрикама, сына Хагит. Обоим отроду не более месяца. Иядидья и Тирца подмены не заметят: так ненавидят они проклятую Хагит, что на дитя ее смотреть не желали. Дом Наамы огню не предавай, пусть заподозрят ее в тяжком грехе. Люди скажут о ней: «Пламя ревности пожрало дом Иорама». А я заготовил хитрость, как спасти Нааму. Но не будет ей дороги назад.

Ни Хагит, ни Азрикам — никто не останется в живых из дома Иорама. Наваль, которого Азрикамом станут звать, унаследует богатства твоего господина — и поля, и виноградники, и сады, и винные погреба. Богатая жатва, не так ли? А уж после жатвы, колоски в поле я по бедности своей подберу. Еще до того, как запалишь огонь, ты заберешься в казну Иорама и опустошишь ее. А я подошлю двух верных людей — Хэфер и Букья их имена — два хитрых мошенника, что умееют пустить людям пыль в глаза и казаться прямыми и честными. Им вручишь все сокровища, а уж они доставят их мне. Вот тебе ключ от казны. Когда я был в доверии у Иорама, сделал себе ключ в точности, как у него. Не из-за воеводы ли этого я растерял наследие отца? Вот и возместят мне его золото и самоцветы давние утраты — богатство и Хагит.

Затрепетало сердце Ахана.

— Послушаться твоего совета — прямой путь в преисподнюю, — со страхом и ликованием вскричал Ахан, вскочив со своего места.

— Ничего не бойся и укрепись духом. Гордись собой, ты храбрее хозяина: чтобы войти в заговор нужна неколебимая отвага, а чтобы топать военной тропой — довольно заурядного терпения. Приходи в другой раз, и растолкую тебе, что и как делать, — сказал Матан.

Так и поступил Ахан. Явился к Матану, и обсудили дело вдвоем, и решено было хранить заговор в строгой тайне, а о подмене младенцев даже Хэфер и Букья не узнают.

Темная ночь. Мрак. Ветер гонит по небу тучи. Тишина в доме Иорама. Обитатели его спят безмятежным сном. Ахан отомкнул казну, излек сокровища и вручил их Хэферу и Букье. Эти двое унесли драгоценности и отдали Матану, и тот спрятал их под землей.

Ахан поднялся на одну, на другую крышу и разбросал серу. Затем спустился на землю, бесшумно вошел в дом служанок и рабов, взял сына Наваля, беззвучно вышел, закрыл дверь снаружи на засов. Также неслышно Хэла выскользнула из дома хозяйки, задвинув щеколду.

С четырех углов запалил оба дома Ахан. Вспыхнуло пламя, клубы дыма устремились ввысь. Когда все вокруг потонуло в огне, Ахан ринулся к дому Наамы, что стоял поодаль, целый и невредимый. Схватившись за голову в ужасе возопил: «О, госпожа моя! Дома Иорама в огне, и некому гасить пламя. Жена моя Хэла с Азрикамом на руках успела выскочить в окно. Хагит кинулась спасать старших сыновей, но огонь погубил всех. О, госпожа, ведь и мой сын погиб, сгорел в доме слуг и рабов!»

А тем временем Хэфер и Букья проходят мимо окна Наамы, и один говорит другому: «Гляди, пламя ревности пожрало дом Иорама!» Содрогнулась Наама от ужаса и говорит в слезах: «Душегуб неведомый свершил зло, а меня обвинят, что подожгла. О, несчастная! Где искать спасения?» Тут Ахан с подсказкой: «Переоденься, госпожа, в мужское платье и скройся, дождись, когда людской гнев стихнет. Да поторопись, пока не вынырнули из тьмы мстители за Хагит. Как бы не схватили тебя и не возвели напраслину».

Наама, минуты лишней не медля, сделала, как надоумил Ахан. Вышла через окно и исчезла в ночи, спасая свою душу. «А вы, — говорит Ахан ее служанкам, — бегите прочь, спрячьтесь в укромном и надежном месте, и гроза стороной пройдет». Он указал им дом, где скрыться, плотно запер за ними двери и зажег огонь. Плач и стоны раздались из-за стен и скоро потонули в дыму и треске пламени. Кто-то любит ближнего, другому милы его крики в огне.

«Теперь-то уж из домашних Иорама никого в живых не осталось, кто-бы нас с тобой знал, — потирая руки сказал Ахан, обращаясь к Хэле, — обними покрепче нашего сыночка Наваля и впредь зови его Азрикам. И поторопимся назад к пожарищу».

Только Ахан сделал наставление жене, как сбежались жители соседних домов, и супруги тотчас заплакали и завыли, запричитали и заголосили. Тут Иядидья и Тирца показались. Руками всплеснули, за голову схватились: «Какое несчастье, поспешим, люди, к дому Наамы!» Пришли и видят: дом пуст, ни души.

— Куда исчезла Наама? — вопрошают Тирца и Иядидья.

— О горе, горе горькое, — возопил в ответ Ахан, — я сегодня замешкался, трудясь в поле, и, как вернулся, чую запах серы бьет в нос. Первым делом кинулся выручать госпожу мою Хагит и деток ее. Вижу: она через окно протягивает Азрикама моей Хэле и вновь скрывается в дыму — спасать старших сыновей, да поздно — безжалостное пламя пожрало всех, не уцелела ни одна живая душа. Я кинулся к дому Наамы — нет ее. Тут вспомнил о родном дитяте — вот кого надо избавить от гибели — и опоздал!

— Дитя мое, сынок, плоть и кровь моя! Погиб! Проклята будь ревность Иорамовых жен, души живые невинные она погубила! Горе, горе! — кричит Хэла.

— Вчера схватились промеж собой, — говорит Ахан, — и в гневе кричит Хагит сопернице: «Будет с тебя, Наама. Приворожила Иорама, любовью его силу свою обрела. Нет более мужа нашего, и сыновья мои наследуют его. А ты, несчастная, хоть и понесла, промучаешься родами понапрасну и родишь ветер. Сыновья мои вырастут и укажут тебе на дверь, и не видать тебе, чужачке, удела в наследии!» — вот как сказала Хагит Нааме, — закончил Ахан.

Изумленные, потрясенные слушают Иядидья и Тирца. Тут показались из тьмы горячие головы, жаждут мщения.