Екатерина Дроздова - Богоявленское

– Не добрый знак, господин, – еле слышно проговорил бородатый, озябший, старый солдат, идущий им на встречу.

Какой знак, и что вообще может означать эта фраза, Михаэль еще не знал, да и не хотел знать. Впереди его ждала новая, счастливая жизнь. И в ту минуту, лишь это занимало его мысли.

И Михаэль не ошибся. Россия встретила его с распростертыми объятиями. Иностранец красивой наружности, высокого роста, в российской армии пришелся к месту, как нельзя лучше. Далекая страна оказалась совсем не такой темной и загадочной, как представлялась ему прежде. Светлая и яркая, щедрая и пышная, она поразила своих новых подданных. Хлебосольная, златоглавая Москва, с блеском архитектуры, живописи, музыки, с роскошью природы, где зимы сказочные, весны нежные, осенние дни золотые, как бал императора, а лето теплое, как рука матери, сразу распахнула пред молодым подпоручиком Михаэлем Нейганом и его супругой двери в самые лучшие дома, где им были оказаны самые лучшие приемы.

Но невидимая нить любви к своей исторической родине, которую невозможно было перерезать, тянула Михаэля в прошлое. Часто в задумчивости, стоя у окна, он вглядывался куда-то вдаль, словно пытаясь разглядеть в горизонте, что-то привычное и близкое его сердцу.

Уже первые четыре года прожитые в огромной, непредсказуемой и блестящей Российской Империи, подарили Михаэлю не только положение в обществе, звание подпоручика и роскошь балов, но и преданного, чуткого, надёжного друга. А печальные обстоятельства знакомства Михаэля Нейгона и Петра Сенявина скрепили их крепкими узами дружбы на всю жизнь.

Погода, вечером 13 мая 1896 года, стояла превосходная, и Михаэль, к этому моменту уже успевший принять подданство Российской Империи, православие, поступивший на военную службу в Москве и уже основательно обосновавшийся на новой родине, не спеша прогуливался по Пречистенской набережной.

Навстречу ему шли двое мужчин, один из них пожилой, коренастый московский чиновник Василий Краснов. Он был добрым приятелем Михаэля. А рядом с Красновым, тяжелой поступью с сильным упором на пятку, шел молодой обер-офицер, статный и темноволосый корнет, со строгим взглядом темно-карих глаз.

– А, Михаэль! Добрый вечер! – радостно заулыбавшись, воскликнул Краснов.

– Добрый вечер, Василий Саввич! Рад вас видеть!

– Вот Михаэль, рекомендую, – Краснов повернулся к молодому корнету. – Мой племянник, князь Петр Сенявин!

Молодые люди почтительно поприветствовали друг друга.

– Представьте себе Михаэль, – продолжил разговор Краснов. – Петр отговаривает меня ехать на гулянье, на Ходынское поле!

– Вы хотите, завтра ехать на Ходынское поле? – удивился Михаэль.

– Отчего же завтра? – возмутился Краснов. – Сейчас!

– Право же, это не разумно, – попытался возразить князь Петр. – Раздача подарков начнется только в десять часов, театрализованные представления к полудню, а высочайший выход и того позже.

– Не разумно, мальчик мой, это ждать утра, чтобы идти к десяти часам, когда начнется раздача гостинцев. Полагаю, народу будет столько, что ничего не останется, когда я приду завтра. А до другой коронации еще доживу ли?

– Для чего вам эти подарки? – удивился Михаэль. – У вас и без того все имеется.

– Вот неразумный отрок, – всплеснул руками Василий Краснов. – А «память»? «Память»– то, какая? Нет, как хотите господа, а остаться без «памяти» от такого торжества мне просто зазорно.

– И все-таки, Василий Саввич, Петр прав! – Не согласился с ним Михаэль.

– Помилуйте, Василий Саввич, – продолжил князь Петр. – В моем полку говорят, что подарков заготовлено 400 тысяч! Всем должно хватить, и не стоит ради этого проводить ночь на поле.

– 400 тысяч штук, всего-то! Нет-нет господа, и слышать ничего не желаю. Вы как знаете, а я отправлюсь.

Старик Василий Краснов был не преклонен и дабы не оставлять родного дядьку одного, Петру Сенявину ничего не оставалось, как отправиться с ним. Вот только предчувствия у Петра были самые скверные.

Приехав на Ходынское поле, которое было выбрано властями местом народного гулянья в день коронации нового императора Николая Александровича, Петр сразу обратил внимание, насколько неудачно оно было выбрано. Испещренное глубокими рвами, оврагами и траншеями, сплошь в ямах и заброшенных колодцах, могло быть пригодно лишь для военных целей, от того и использовалось, как учебный плац для войск Московского гарнизона.

– По какой страшной беспечности выбрано это место, – сказал Петр, оглядевшись вокруг.

Идти с дядькой на поле он наотрез отказался, предпочтя остаться в экипаже, неподалеку от буфетных лавок. Рядом с Петром было оставлено еще несколько экипажей, и он невольно услышал разговор двух ямщиков:

– … а подарки-то я слыхал и впрямь царские. Говорят, будто в цветной платок завернуто полфунта колбасы, сайки, конфет разных, а еще орехи, пряники, да кружка та, что… – мужик замялся, вспоминая нужное слово. – Ну как это? Которая вечная.

– Ну?! – изумился второй ямщик.

– Вот тебе и ну! А еще зрелища, говорят, не виданные будут.

– Это ж, какие еще такие зрелища?

– А такие! – продолжил рассказывать, с горящими глазами, первый ямщик. – Будто представления будут из разных опер и цирк с дрессированными зверятами приедет.

– Ну?! – снова изумился второй ямщик.

– Вот тебе и ну!

«До чего же наш мужик охоч до развлечений», – подумал про себя Петр. – «А ведь все от темноты его, неграмотности. Скорее всего, эти два мужика, за жизнь свою, ничего, кроме этих вот повозок, и не увидят, а тут такое зрелище!».

Невообразимая жалость к ним вдруг наполнила сердце Петра и нестерпимое желание покинуть это место, как можно скорее, чтобы не видеть, как эти люди начнут хвататься и драться за полфунта колбасы.

– Живого царя бы увидать, вот это да, а то, когда это еще случай представится, – прозвучал голос дядькиного кучера Кузьмы. Но Петр ничего ему не ответил.

Даже будучи убежденным монархистом, его, не посещало сейчас такое желание. Образ императора оставался для Петра божественным и недосягаемым.

Тем временем Ходынское поле все больше и больше погружалось в полную тьму, и ночь, как на беду, была безлунная. А люди, все пребывали, и все более плотной становилась необозримая толпа. Некоторые люди, не видя перед собой дороги стали спотыкаться и падать в овраги, а нескончаемый поток народа все пребывал и пребывал.

Петр с ужасом начал понимать, что всех этих людей между городской границей и стеной из ста буфетов стало слишком много, это были тысячи и тысячи человек. Он приподнялся в своем экипаже и внимательно огляделся по сторонам. Если случится беда, кто будет наводить порядок? Полицейских и казаков было слишком мало. Петр отчетливо понял, что эта горстка просто не справится с такой лавиной людских масс. Он кожей почувствовал, как положение начало становиться угрожающим.