Даниил Мордовцев - Лжедимитрий

— Вот смотрите! Это у него такой бог, а святые образа лежали под лавкой.

И маску кладут трупу на грудь. Достают какую-то дудку после убитого музыканта и всаживают в рот мёртвому царю.

— Подуди-ка, подуди! Ты любил музыку — подуди-ка нам! Допрежь сего мы тебя тершили — теперь ты нас потешь!

На грудь царя кладут медную копейку.

— Эго ему плата, как скоморохам дают...

К трупу валит ещё новая опьянённая толпа... Это те, которые «работали» в городе — били, резали и грабили поляков... Покончив «работу» и накатавшись в польских погребах «венгржину» и «старей вудки», москвичи идут тешиться к трупу Димитрия — и тешатся: бьют мертвеца...

— И моя-де денежка не щербата.

— А вот и я! Знай Кузьму Свиной Овин!

— А вот и я руку приложил! Помни Тереньку-плотника! А я ещё спорил с дядей из-за гашника... А дядя-то прав! Точно царевич в Угличе зарезан...

Тешилась Москва весь день... Ночью, мертвецки пьяная, уснула мёртвым сном...

Пуста Красная площадь — ни души, ни звука — точно вся Москва вымерла...

Около трупа неразгаданного исторического сфинкса оставалось ночью одно только живое существо — собака Приблуда... Как жалобно воет бедный пёс!

Прошло несколько дней. Москва маленько отдохнула после своей «работы», проспалась после кровавого пира. Теперь она готовит что-то новенькое. За Серпуховскими воротами, на Котлах, разложен огромный костёр. Около него москвичи толпятся, словно около водосвятия. Как ни жарок майский день, но москвичи всё больше и больше разжигают костёр. Кто несёт охапку дров, кто бревно, кто доску, кто старую рогожу — и всё валят в огненную кучу... «Чтобы жарче, братцы, было...» Для чего? Зачем этот костёр?

— И кинулись мы, братец ты мой, на дом-ат самово воеводы, на Мнишков дом этой самой Маришки-еретички отца, — разглагольствовал, поглядывая на огонь костра, стрелец Якунька, тот самый, что с Молчановым, да Шеферидиновым, да с стрельцами Осипком да Ортёмкой удушили молодого Годунова царя с матерью. — И шарахнули мы с молодцами на этот самый на дом на Мнишкин. Напёрли это на ворота, понатужились, ухнули дубинушку — трах! Высадили ворота вчистую... А там у него, у дьявола, все скоморохи — музыканты да песельники бесовские — мы и ну их трощить — в лоск вытрощили, весь двор телесами их погаными умостили... Ладно! И на душе-то весело — малина, да и только! Катай их, гусыниных сынов! Ну и катали же, я тебе скажу, — страх!.. А сам-от Мнишкин воевода запёрся в каменных палатах, что за каменной стеной стоит. Мы и ну лупить в стены, а которые из молодцов и через стену перебираться стали, по плечам... Ну, думаем, знатной ухи наварим... Коли глядь — бояре едут... «Стойте, говорят, православные! Нечего-де их бить: мы-де их еретицкого царя уж сверяли — придушили... аки пса...» Ладно — придушили, так и придушили... Мы дальше... Так-ту до самой ночи и работали...

— Уж и страхи же, мать моя, были, как его-то, еретика, покончили, — говорила тут же у костра баба другой бабе, по-видимому, деревенской. — Как оставили его, мать моя, ночью на Красной площади, так всее-то ноченьку бесы вокруг него короводились: то псом воют, то в бубны бьют, в сопели играют...

— А мне, родимушка, дядя Сигней-звонарь сказывал, — повествовала другая баба. — Всю ноченьку около него, еретика, огоньки бегали...

— Ой ли? Свечечки, должно?

— Нету, родимушка: языцы огненны — бесы, значит... У беса-то вить язык огненный.

— Ох, Господи! А голубки-то над его могилой слетались, сказывают...

— Каки голубки?

— Беленьки, мать моя... Сидят на могиле, да и только.

— Да то не голубки, касатушка.

— А кто ж?

— Бесики махоньки.

— Ох, владычица! Страсти какие!

— Везут! Везут! — прошёл говор по толпе.

Это везут вырытый из могилы труп неразгаданного человека... Все от него отказались — и земля отказалась: земля не принимает его трупа... И для земли он неразгаданное нечто, как был неразгаданным для людей... Надо сжечь его — огонь всё принимает...

Привезли останки трупа... В рогоже он... Из-под рогожи выскользнула белая рука, белая, как мрамор... Часть рыжих волос виднеется из-под рогожки...

Бросили в костёр несчастный труп... Не горит — только тёмный дымный столб поднимается к небу... И огонь не берёт его... Ужас нападает на толпу... Господи! Кто ж он? Святой мученик или сам сатана?.. Сатана, — решила Москва — так и царь решил, новый царь, Василий Шуйский...

Вынимают труп из костра баграми — не сгорел, обуглился только... Рубят труп на мелкие части... «Руби мельче!» — настаивает обезумевшая толпа... Изрубили мелко-мелко... Швыряют куски в костёр — ждут, шипит человеческое мясо, шкварчит словно на сковороде...

Всё сгорело. Потух костёр. Осталась одна зола. Пушкари собирают эту золу и всыпают в заряженную пушку...

— Повороти пушку жерлом в ту сторону, откуда пришёл он, — командует пушкарский десятник.

Поворачивают. Напряжённо ждёт Москва.

— Пали!

Вместе с дымом вылетает из жерла пушки пепел и вместе с дымом исчезает...

— Погибе память его с шумом — исчезе аки дым, — говорит Конев, осеняя себя крестным знамением.

— Этот дым всей Российской земле глаза выест, — глухо произносит кто-то в толпе, и толпа вздрагивает.

Откуда ни возьмись, выбегает собака — это Приблуда — и, обнюхивая воздух и землю, начинает жалобно выть...

— К худу... К худу... К худу, — слышится говор в толпе.

А худо тут же — в глаза глядит Русской земле...

… все Романовы пропали … — В преддверии борьбы за престол Годунов, будучи фактическим правителем, обвинил бояр Романовых в намерении отравить бездетного царя Фёдора Иоанновича.

… подобно Иоанне д’Арк … — Жанна (по-русски Иоанна) д’Арк (1412—1431). Возглавив борьбу французского народа против английских захватчиков, освободила Орлеан, но была предана. Англичане, понимая, что «Орлеанская дева» стала символом французского сопротивления, добились над ней верховного для всех враждующих сторон церковного суда. Обвинённая в ереси, была сожжена на костре.

… схизматиков москалей-варваров … — «Схизма» обозначает раскол, разделение внутри христианства, не затрагивающее его основных догматов. Католики, не считая православную церковь (они её называют «восточной») еретической, утверждают, однако, что единство христианства в догматическом отношении поддерживается папой римским — следовательно, все христиане, не подчиняющиеся Ватикану, в том числе и православные, являются схизматиками.

… посадил на московский престол татарина … — Предок Бориса Годунова был казанский мурза Чет, принявший христианскую веру и поступивший на службу к московскому князю в XIV в.