Джулиан Барнс - Портрет мужчины в красном

Жан Лоррен, который умел испортить людям праздник (и похороны), умудрился напечатать «Господина де Фокаса» буквально через неделю после смерти князя. В одном из эпизодов этого романа выведена вполне узнаваемая Виннаретта – княгиня де Сейриман-Фрилёз, «мультимиллионерша-янки, которая за счет своего богатства навязалась парижскому свету». Во время банкета за ней наблюдают двое приглашенных (мужчины):

– Она – шельма со всеми своими проделками, этим браком и восьмьюдесятью тысячами франков, за которые она носит имя старого князя и прогуливает по всему свету свое распутство и свою независимость. Это настоящая пламенница! б…с Сейриман имеет свое обаяние. Посмотрите – какая настойчивость в ее гордом профиле, как тверд и задумчив взгляд ее серых глаз цвета тающего льда, какая в них выражена упорная и осмысленная энергия! б…с Кстати, вы знаете прозвище княгини?

И он прошептал мне забавное словцо. б…с

– Лесбос?

– Точно. «Лесбос, обитель знойных и страстных ночей» [91] …напечатать «Господина де Фокаса»… б … с «Лесбос, обитель знойных и страстных ночей». / (Последнее – цитата из Бодлера.) – Так эта строка из стихотворения Ш. Бодлера «Лесбос» дана в переводе романа «Господин де Фокас», выполненном А. Чеботаревской (1911); ср. перевод этой строки у В. Микушевича: «О Лесбос, млеющий во мраке ночи душной». .

(Последнее – цитата из Бодлера.) Язвительность Лоррена образовала замкнутый круг. Долгое время он пытался возвыситься за счет Монтескью; граф попросту его игнорировал. Монтескью долго пытался возвыситься за счет Виннаретты; княгиня его попросту игнорировала. Теперь Лоррен сам выбрал мишенью Виннаретту, но и той оказалось не до него.

Через десять лет после смерти Полиньяка княгиня изящным жестом (американо) – франко-британской дружбы учредила в память Эдмона де Полиньяка премию его имени, предоставив Королевскому литературному обществу в Лондоне определять лауреатов (с присуждением им денежного вознаграждения в сумме ста фунтов стерлингов). Премия была направлена на поощрение не именитых, а молодых, подающих надежды авторов. Виннаретта поставила лишь одно условие: из числа соискателей не исключать женщин.

Возможно, никто их не исключал, но ни одна женщина так и не удостоилась этой премии. Первым лауреатом стал в 1911 году Уолтер де ла Мар; затем были Джон Мейсфилд (1912), Джеймс Стивенс (1913) и Ральф Ходжсон (1914). Малоимущие авторы поэтической прозы с большой благодарностью принимали сотню фунтов стерлингов. Стивенс отметил, что весть о награждении пришла к нему в тот момент, когда все его «совокупное имущество, видимое и движимое, составляли одна жена, двое младенцев, две кошки и пятнадцать шиллингов». Благосостоянием он определенно уступал Полиньяку, даже когда тот сидел в вязаной шапочке на рю Вашингтон и кутался в шаль. В год награждения Мейсфилда на сцене замаячил призрак Оскара Уайльда: лорд Альфред Дуглас заклеймил удостоенную премии поэму «Вечное милосердие» как «на девять десятых состоящую из отборной грязи». Но патронаж всегда подвержен колебаниям. В 1915 и 1916 годах княгиня, проживавшая в Париже, почему-то не перечислила средства Королевскому литературному обществу, после чего ее истовое, хотя и недолгое служение делу увековечения в британских литературных кругах имени князя себя исчерпало.

«Роман с ключом» явно притягателен для писателя: потешить себя злобствованием, подмигнуть, намекая на тайну, которая ни для кого уже не тайна, тщеславно поделиться с другими собственной осведомленностью. Но произведение такого жанра скрывает в себе подводные камни. В нем можно усмотреть кокетство и самолюбование; роман может стать причиной судебной тяжбы и даже дуэли; но главная опасность кроется в том, что оно несет на себе – как денди, как бабочка – отпечаток времени. А также отпечаток места. Ранний роман Жана Лоррена «Прокаженные» – это роман с ключом о его родном городе Фёкан, книга про «дождь, грязь и алчность». По слухам, каждый, кто жил в радиусе тридцати километров от означенного городка, узнавал всех главных героев, нелестно изображенных в этом произведении. Оборотная сторона такой характеристики подразумевает, что среди читателей, живших за пределами этого круга, мало кому были известны (или интересны) осмеянные лица. В роман «Господин де Фокас» при рассылке рецензентам была вложена рекламная листовка, объявляющая данное произведение «телефонным справочником всех великих парижских пороков и всех Femmes Damnées » [92] Падших женщин (фр.) . . Здесь скрытым врагом романиста выступает скорее не география, а время. Что происходит, когда абонентов, перечисленных в телефонной книге, более нет в живых? Если для распознавания «кто есть кто» роман требует сносок, то это сравнимо с постановкой древнеримской пьесы, в которой каждая античная шутка требует объяснений.

Мы охотнее обращаемся к такому произведению, как «Наоборот», нежели к роману «Господин де Фокас», главным образом по той причине, что первая книга более необычна и более оригинальна; но еще и потому, что при всей спорности своей репутации «Наоборот» – это «на самом деле» повествование не только и не столько о Робере де Монтескью. Гюисманс исходит из нескольких подсмотренных деталей любовного треугольника графа, но далее сосредоточивается на своих привычных темах. Притом что Лоррен, близко знавший Монтескью, Полиньяков и многих других, мог предъявить им личные счеты, его роман становится заложником реальных исторических персонажей с их реальными судьбами. Вместе с тем это и роман с ключом, но в непривычном, более причудливом смысле: роман, отсылающий к более раннему роману, который, в свою очередь, заимствует некоторые сцены и темы из «Наоборот». Роман в романе с ключом? Роман с ключом в ключе?

Даже Эдмон де Гонкур, который близко знал Лоррена и хорошо к нему относился, не мог определить, чем объясняется такая его несдержанность в выражениях: злобой или полной бестактностью. (Первое, естественно, не исключает второго.) В том-то и суть одной из главных писательских трудностей – включения в собственную книгу какого-нибудь известного персонажа. Тебе подчас непонятны его мотивы, и ты уже начинаешь сомневаться: а понятны ли они ему самому? Всеобщий знакомец, он, похоже, со многими перессорился. От него исходит агрессия. Ему хочется быть и в гуще событий, и над схваткой. Его, по сути, отторгают, но он и сам не стремится к обществу. Он считает, что недооценен как писатель. Чувствует, что его скорее терпят, чем уважают. Видит в себе денди, но не может тягаться с Монтескью. Видит в себе романиста, но не может тягаться с Гюисмансом. Видит в себе поэта и драматурга, жаждет, чтобы его словами заговорила со сцены Сара Бернар, но слывет щелкопером. Он не знает меры, и, должно быть, в этой безудержности отчасти кроется его обаяние. Когда законы о защите чести и достоинства еще применялись не в полную силу, редакторы газет обожали его провокации. Не будет ли упрощением предположить, что Лоррена переполняло недовольство собой (а потому он давал волю своим мазохистским наклонностям и любил плетку)? Или подобное объяснение будет чересчур современным?