Стелла Странник - Прощай, Ариана Ваэджа! [СИ]

— Вы сейчас о чем, Павел Ильич? — переспросил на всякий случай пермский географ Старожилов. — О поиске пропавших людей или же… древних цивилизаций?

Ну и вопрос! Если есть такие, о которых можно еще сказать: «не в глаз, так в бровь», то здесь — только в глаз, и — только «в яблочко»!

И Кондратьев натужно выжал из себя:

— Конечно — людей! О цивилизациях потом будем думать…

Сказал это и такая серость на душе появилась… А с каким воодушевлением, с каким азартом говорили о предстоящей экспедиции! И что? Двух шагов не успели сделать, как все полетело в пропасть в прямом смысле этого слова! Он не выдержал пронизывающего взгляда ясных карих глаз местного географа, даже в лежачем положении чувствующего свое превосходство. И… отвел в сторону свой когда-то острый, а сейчас — сломавшийся от напряжения, взгляд.

До конца этого дня были сделаны некоторые рокировки. «Лежачий» Потапенко, как выяснилось, вполне мог ходить, правда, с опорой на тросточку, в которую превратилась обычная палка, найденная в двух шагах от палатки. А для подстраховки — и с опорой на чье-нибудь плечо. Так что довели его до телеги, чтобы отправить «первым рейсом» в Ныроб, а оттуда уже — в Чердынь. С ним отправили биолога Борисова — мало ли что, хоть присмотреть немного да воды подать. Обязанности чердынского «чичероне» принял на себя пермский профессор Старожилов. А куда деваться, если среди честной компании только они вдвоем с Потапенко знают здешние места?

— Н-н-но! Родимая! — Возчий взмахнул кнутом, и скрипнули колеса телеги.

— Осторожнее там… на буераках! — успел крикнуть Кондратьев и повернулся лицом к коллегам:

— Надо же, как погнал!

— Да не волнуйтесь вы, Павел Ильич! — успокоил его Старожилов. — Наши возчики дело свое знают!

— Антон Федорович, вот теперь вы с Леонтием Ивановичем здесь на пару…

— Как это на пару, когда и вы здесь? — недоуменно пожал плечами тот.

— Да я не об этом! — улыбнулся Кондратьев. — Думал об этом и раньше, но как-то случай не представлялся… И вот…

— Да о чем же вы? — пермский географ был растерян.

— О том, что ваши фамилии — Старожилов и Скорожитовский — очень уж перекликаются.

— Да вы что? — спокойно парировал тот. — А я и не нахожу вообще какого-то сходства. Я — Старожилов, а Леонтий Иванович — Скорожитовский. Да и вообще… Мы совершенно не походим друг на друга и внешне…

— Да ладно… Я ведь шучу! А вы все всерьез воспринимаете…

Оставшись втроем, исследователи долго еще обсуждали два зловеще нависших над экспедицией вопроса. Первый — как можно отыскать пропавших людей — Арбенина, Сибирцева и Сиротина. Второй — как можно найти в этих краях стародавние земли, может быть, и следы древних цивилизаций. Странно, что с каждым днем дистанция между этими вопросами увеличивалась. Как-будто бы в тот самый злосчастный момент, когда и пропали эти трое, появилась между двумя вопросительными знаками пропасть, и растет она все больше и больше, надуваясь, как воздушный шар. А что, если в определенный момент этот шар лопнет? Что если может наступить момент икс, когда эта пропасть поглотит собой оба вопросительных знака. И тогда… Тогда ничего не останется: ни людей, ни прожектов, а значит — и экспедиции.

Что? Что можно сделать, чтобы остановить ненасытную тварь? Как спасти оба стоящих ребром вопроса?

Однозначно, что есть еще надежда найти людей. Рано опускать руки, когда можно продолжать поиски — и в пещере, хотя там — особенно осторожно, не заходя совсем далеко, и — в окрестностях. Кто его знает, может, коллеги ждут помощи, отлеживаясь где-нибудь под деревом или рядом с водопадом… Может, они давно уже вышли из подземного царства да забрели в какой лесок ненароком…

Вот почему Кондратьев, Старожилов и Скорожитовский решили пока не покидать свой пост в том самом месте, где и до этого стояла палатка. И периодически прогуливаться в окрестностях.

Июль 1913 года.

Арбенин летел в пропасть, в которой только что исчез Сибирцев, сжимая в руке нечто вроде рога — очень твердое и гладкое, конусообразное… Впрочем, мысли о бесконечной вечности, которые с недавних пор начали появляться у него то в одном, то в другом образе, перебивали раздумья о важности или бессмыслице этого предмета. Ну, схватился случайно цепкими пальцами да и выдернул ненароком из камня, царапаясь за края бездны. Можно ли раздумывать об этом в считанные доли секунды полета?

«Рог» зацепился за какой-то выступ, Арбенина тряхануло как следует и занесло влево. Левая рука уперлась о что-то твердое вроде камня и он постарался приблизиться к «спасательному кругу», но очень осторожно, спружинив, чтобы не удариться головой. Почувствовав, что уже приземлился, задержал дыхание и не шевелился, чтобы, не дай Бог, не потерять равновесие. А потом осторожно выдохнул и… открыл глаза.

Его испугала… даже не темнота — кромешная тьма, словно под колпаком фокусника! Он поразился полной тишине, той самой, о которой говорят — гробовая… Поэтому совершенно невозможно было ориентироваться в пространстве. Как далеко до того места, откуда упал? А до пропасти внизу? Пришла мысль, что все же не долетел до дна бездны, иначе бы — разбился. И тогда попробовал сконцентрироваться не на окружающем мире, а на личных ощущениях. Голова не болела. Это хорошо. Сердце стучало ритмично. Совсем отлично! Затем он тихо пошевелил ногами и, почувствовав их, еще больше успокоился. Сделал первое движение: перевернулся и пододвинул под голову какой-то камень, так удобнее… Да и лежать, уткнувшись носом в каменное дно, нет смысла. Надо смотреть на верхний ярус, только оттуда и может прийти спасение!

И в этот момент там, наверху, блеснул одинокой звездочкой свет! Словно кто-то подавал сигнал огнем! Однако, совсем ненадолго… Огонек сделал несколько движений туда-сюда и устремился прямо на него… А за ним… За ним тоже что-то летело — не то камни, не то еще какие предметы… И тут словно кто-то включил звук! Сначала ухнуло там, внизу… А затем… в голове забарабанил страшный грохот камней и рокот бурлящего потока…

«Так у меня же были заложены уши! Надо же, как может полная тишина превратиться в жуткую какофонию…» — пронзила голову мысль, и тут в лоб что-то ударило, совсем не тяжелое, правда… А на правую руку свалился какой-то мешок — пальцы ощущали явно холстину…

От неожиданности и боли в пальцах, сжимавших, к тому же, рог, Арбенин стиснул зубы и не смог сдержать стона. Ощущая себя в полном одиночестве, отрезанным от мира, да еще и в темноте, он не стал противостоять напору чувств и застонал еще громче, пока эти протяжные, жалобные звуки не перешли в крик. Надрывный и раздирающий, как крик зверя, загнанного в капкан. Внизу опять посыпались камни, уже, видимо, отдаваясь эхом на громкие звуки человеческого голоса, который, навряд ли был в этом подземном царстве обычным явлением.