Стелла Странник - Прощай, Ариана Ваэджа! [СИ]

Арбенину понравилась эта мысль. Он даже почувствовал, что находится не просто на верном пути, а в двух шагах от разгадки. Может быть, эта гипотеза действительно самая достоверная? По крайней мере, так считают многие ученые.

Да-да, скорее всего, так и есть! Об этом утверждает и более древняя карта, составленная гораздо раньше, еще в тысяча пятьсот тридцать первом году, французским математиком и географом Оронцием Финеем. А ведь многие исследователи ему доверяют! Что удивительно — на этой карте Антарктида, покрытая сейчас льдом, изображена без него, будто этот зоркий француз, а может, ясновидящий, смог разглядеть сквозь толстое ледяное одеяние своими глазами, без каких-либо приборов, и горные пики, и низменности, и устья рек!

Николай Петрович приостановил ход своих мыслей и достал с полки старинную книгу. Перелистнув несколько страниц, открыл на нужной, чтобы как можно внимательней рассмотреть карту.

Именно в этот момент неприятно задребезжал телефон. Почему задребезжал, а не зазвенел? Может быть, потому, что Арбенину не хотелось прерывать поиски Атлантиды? Он нахмурился: кто это может быть? Сегодня вроде бы со всеми поговорил…

— Приветствую, Николай! — голос в трубке был тем же самым, что и восемь лет назад.

— Павел? — Арбенину трудно было скрыть удивление, впрочем, он и не собирался это делать. — Вот не ожидал!

— Предлагаю завтра встретиться наедине, только не в университете… Или ты хочешь афишировать наше знакомство?

— Да нет! То есть… Афишировать не хочу… Встретиться готов!

Кондратьев сделал небольшую паузу, а потом выплеснул свою проницательность:

— Думаешь об экспедиции?

— Да, немного, надеюсь, что меня отправят…

— Ну-ну, Брюсова почитай на посошок…

И рассмеялся. Павел Ильич словно прочитал мысли Арбенина об Атлантиде, а может, просто помнил о его юношеском увлечении. Конечно же, Кондратьев имел в виду эпопею «Атлантида», которую обработал гекзаметром Валерий Брюсов, и явно намекал на сумбурность высказываний поэта, впрочем, как и других авторов, повествующих о погибшем материке. Да он открыто выражал скептицизм в отношении современника, решившего взвалить на себя груз, который не потянул ни Соломон, ни Платон! Неужели у него, Кондратьева, была на этот счет совершенно другая, причем, надежная логическая система?

— Тьфу ты! — плюнул Арбенин, положив трубку. — Вот злыдень!

На душе остался неприятный осадок от разговора, и это еще больше обостряло ощущение приближающейся катастрофы.

Верочка Арзамасцева проснулась утром с чувством неясной тревоги. Из головы не выходила фраза Николя: «При чем здесь мухи, когда речь идет о жизненных принципах?». Та самая фраза, которую он в сердцах бросил ей в лицо, все равно что перчатку — дуэлянту. Да, он такой — с виду сама скромность и уступчивость, а как упрется в какую-нибудь навязчивую идею — ничем не оторвать. Видимо, сейчас как раз и одержим каким-нибудь бредом, иначе, с чего бы так заводился!

Смутные воспоминания об эксцентричных выходках Арбенина все отчетливее вставали перед глазами, явно не забытые, как уколы тонкой иглой в самые болезненные точки. Вот однажды, например, они были в гостях у князя Горелова. И разве плохо, что зашел разговор о катастрофе «Титаника»? Обычная тема, которую можно растягивать как серу лиственницы и жевать до бесконечности. И главное — интересная всем гостям! Кажется, тогда Ларочка Куприна страстно поддержала разговор и плавно перешла к обсуждению другой трагедии, совсем недавней, когда во время снежного шторма в Мраморном море затонул английский пароход. Тогда на его борту тоже было немало пассажиров — человек двести. И только гости вошли в азарт, делясь впечатлениями, смакуя детали, как их словно облили ледяной водой… Конечно же, он, Николя: «Господа, давайте сменим тему, разве можно говорить о смерти во время поедания фаршированных поросят и заливной рыбы?».

Как сейчас, стояло перед глазами искаженное гримасой лицо Лизы Карамод, в общем-то, девушки миловидной и более того. И как же громко она шептала на ухо рядом сидящему Игорю Круселину: «Да он же… боится крови! Вы только посмотрите на него! Думаю, что именно его братец накинулся с ножом на Ивана Грозного в Третьяковке! (От автора: имеется в виду исторический факт, когда душевнобольной Абрам Балашов изрезал картину Репина «Иван Грозный и сын его Иван»). Конечно, брат, такой же сумасшедший…». Ее зловещий шепот нельзя было не услышать в самых дальних углах гостиной, поэтому многие повернулись, чтобы рассмотреть этого «ненавистника крови».

А вот в день венчания Михаила Булгакова и Татьяны Лаппа… «Стоп, да сколько же можно об этом? — остановила себя Вера. — Разве не учили меня в пансионате быть сдержанной?».

Слегка потянувшись, она словно пыталась стряхнуть с себя ненужный груз, невесть откуда свалившийся на хрупкое тело. Встала, набросила бледно-сиреневый матиме из сюра со сборчатыми передними полочками и нашитыми на них кружевами (от автора: домашняя утренняя полудлинная женская одежда типа пеньюара). Бесшумно погрузила ступни в мягкие домашние туфли с восточным орнаментом и решительно направилась в ванную.

Вера Арзамасцева, действительно, была девицей серьезного воспитания. Ее отец Валерий Петрович Арзамасцев, нетитулованный дворянин, известен как антиковед. Еще в годы юности он прослушал цикл лекций для русской эпиграфической школы самого профессора Соколова, преподававшего тогда в Императорском Санкт-Петербургском университете. А мама, мещанка Любовь Ильинична Бояркина, так неудержимо увлеклась еще с детства восточными языками, что не могла не передать эту страсть своей единственной дочери Верочке.

Конечно же, родители отдали свое чадо в частную женскую школу с усиленным обучением в сфере культурной и общественной жизни — в институт благородных девиц. Его программа включала курсы этикета, протокола, искусства гостеприимства, а также некоторые «ноу-хау», например, развитие способностей жить хорошо, с умными удовольствиями, проявляя редкое самообладание даже в экстремальных ситуациях, а также не забывая в оных об элегантности и хороших манерах. Ну, а после завершения этого обучения Верочка поступила в первое высшее педагогическое заведение для женщин — в Императорский Женский педагогический институт.

— Верусик! Ты не опоздаешь? — тихонько постучала в дверь ванной комнаты Любовь Ильинична.

— У меня нет первой пары, мамочка! — прозвучало оттуда, когда стихли звуки бегущей воды, — да и вообще — всего два урока.

— Ах, нет, думала, что приду к обеду… Мы сегодня собираемся у Лизаветы, так что задержусь, — Вера, прикрывая за собой дверь ванной, на ходу поцеловала Любовь Ильиничну и бесшумно прошла в свою комнату.