Ирвин Ялом - Проблема Спинозы [litres]

Короткие будние молитвенные службы посещали немногие; часто на них присутствовали всего человек десять – необходимый миньян [82] Миньян – кворум из десяти взрослых мужчин, необходимый для общественного богослужения и для ряда религиозных церемоний. , а если не набиралось и десятка, то предпринимали срочные поиски недостающих прихожан на улицах. Женщины, разумеется, не могли быть частью миньяна. Однако утром 27 июля 1656 года, в четверг, в синагоге собрались не десять тихих благочестивых верующих, а почти три сотни громко гомонящих членов конгрегации, занимавших не только все сиденья, но и каждый сантиметр пространства, где можно было стоять. Среди присутствующих были и постоянные будничные прихожане, и те, кто ходил на службы лишь в шаббат, и такие, кого редко можно было здесь увидеть иначе, как по большим праздникам.

Каковы же были причины такого столпотворения и шума? Эта лихорадка была вызвана тем же трепетом, тем же ужасом и темным возбуждением, которое в течение многих веков воспламеняло толпы, спешащие присутствовать при распятиях, повешениях, обезглавливаниях и аутодафе. По всей еврейской общине Амстердама быстро разнеслась весть о том, что Барух Спиноза будет изгнан из нее.

Херемы в еврейской общине Амстердама XVII века были обычным делом. Каждые несколько месяцев объявляли какой-нибудь херем, и любой взрослый еврей их повидал на своем веку немало. Но огромная толпа, собравшаяся 27 июля, предвкушала необычный херем. Семейство Спиноза было хорошо известно каждому амстердамскому еврею: отец Баруха и его дядя Авраам часто исполняли свои обязанности в махамаде [83] То же, что парнассим, правление общины. – правлении синагоги, и оба они были похоронены на самом священном участке кладбищенской земли. Как известно, впадение в немилость именно самых высокопоставленных лиц всегда возбуждает толпу более всего: темная сторона восхищения – это зависть, объединенная с недовольством собственной ординарностью.

Имеющий древнее происхождение, обычай херема был впервые описан во II веке до рождества Христова, в книге «Мишна» – самом раннем рукописном сборнике устных раввинистических традиций. Систематическое перечисление грехов, наказываемых херемом, было создано в XV веке рабби Иосефом бен Эфраимом Каро и опубликовано в его пользовавшейся немалым авторитетом книге «Шулхан Арух» («Накрытый стол»), которая широко печаталась и была хорошо известна амстердамским евреям XVII века. Рабби Каро перечислял длинный ряд прегрешений, навлекающих херем, включая азартные игры, плотский грех, неуплату долгов, публичное оскорбление членов общины, вступление в брак без согласия родителей, двоеженство или супружескую измену, неповиновение решениям махамада, неуважение к раввину, участие в богословских дискуссиях с иноверцами, отрицание законности устных раввинистических традиций и сомнения в бессмертии души или божественности природы Торы.

И не только сама личность, которую ожидал херем, и причины его наложения возбуждали любопытство толпы; ходили слухи о крайней суровости будущего наказания. Большинство херемов были мягкими общественными порицаниями, приводившими к штрафу или отлучению на несколько дней либо недель. В более серьезных случаях, когда речь шла о святотатстве, приговор провозглашал более долгие сроки – в одном случае даже 11 лет. Однако восстановление в правах всегда было возможно, если человек изъявлял готовность покаяться и принять предписанное наказание – как правило, большой штраф или, как в случае бесславного Уриеля да Косты, публичную порку. Но во дни, предшествовавшие 27 июля 1656 года, вся община говорила о хереме беспрецедентной суровости.

В соответствии с обычаем херема внутренние помещения синагоги были освещены только свечами из черного воска; семь из них горели в большой висячей люстре, а еще двенадцать – в боковых стенных нишах. Рабби Мортейра и его помощник, рабби Абоаб, стояли бок о бок на биме перед Святым Ковчегом, а по бокам от них расположились шестеро парнассим. Сосредоточенно дождавшись, пока конгрегация притихла, рабби Мортейра высоко поднял перед собой свиток, написанный на иврите, и, не приветствуя собравшихся и не произнося вступительной речи, стал зачитывать своим гулким голосом его содержание. Бо́льшая часть конгрегации слушала его молча. Те немногие, кто понимал устный иврит, шептали португальский перевод своим соседям, которые, в свою очередь, передавали сказанное по рядам. К тому времени, как рабби Мортейра закончил чтение, настроение конгрегации стало сумрачным, почти угрюмым.

Рабби Мортейра сделал два шага назад, а рабби Абоаб выступил вперед и начал переводить текст херема с иврита, слово за словом, на португальский:

– Члены махамада доводят до вашего сведения, что, узнав с некоторых пор о дурном образе мыслей и действий Баруха де Эспинозы, они старались совлечь его с дурных путей различными средствами и уговорами. Но так как все это ни к чему не повело, а, напротив того, с каждым днем приходили все новые и новые сведения об ужасной ереси, исповедуемой и проповедуемой им, и об ужасных поступках, им совершаемых, и так как все это было удостоверено показаниями свидетелей, которые изложили и подтвердили все обвинения в присутствии означенного Эспинозы, достаточно изобличив его при этом, то по обсуждении всего сказанного в присутствии господ хахамов решено было с согласия последних, что означенный Эспиноза должен быть отлучен и отделен от народа Израилева.

Ужасная ересь? Дурные пути? Ужасные поступки?!

Конгрегация загудела. Ошеломленные люди вглядывались в лица друг друга. Многие знали Баруха Спинозу всю его жизнь. Большинство восхищались им, и никто не слышал о его вовлеченности в какие-либо злодеяния, чудовищные поступки или омерзительные ереси. Рабби Абоаб продолжил:

– По произволению ангелов и приговору святых мы отлучаем, отделяем и предаем осуждению и проклятию Баруха Эспинозу с согласия синагогального трибунала и всей этой святой общины перед священными книгами Торы с шестьюстами тринадцатью предписаниями, в них написанными, – тому проклятию, которым Иисус Навин проклял Иерихон, которое Елисей изрек над отроками, и всем тем проклятиям, которые написаны в книге законов.

Стоя в мужской половине конгрегации, Габриель поискал глазами среди женской половины Ребекку, пытаясь оценить ее реакцию на яростное проклятие, предававшее анафеме их брата. Габриелю и прежде случалось присутствовать при провозглашении херема, но ни один из них не отличался такой жестокостью. Потом все стало еще хуже.

Рабби Абоаб продолжал читать:

– Да будет он проклят и днем и ночью, да будет проклят, когда ложится и встает; да будет проклят и при выходе и при входе! Да не простит ему Адонай, да разразится его гнев и его мщение над человеком сим, и да тяготеют над ним все проклятия, написанные в книге законов! Да сотрет Адонай имя его под небом и да предаст его злу, отделив от всех колен Израилевых со всеми небесными проклятиями, написанными в книге законов! Вы же, твердо держащиеся Адоная, нашего бога, все вы ныне да здравствуйте!