Михаил Яснов - Рог Роланда и меч Гильома

Выхватил Марсилий королевское письмо из рук Ганелона, сорвал в ярости печать, бросил наземь воск, развернул тонкий пергамен, на котором писал свои грамоты франк-завоеватель.

— Король припоминает мне свои обиды, — сказал он маврам, — поминает своих послов Базана и Базилия, которых я предал казни у Антильских гор, и велит отдать ему в заложники моего дядю-альгалифа. Не то, пишет Карл, лишусь я и чести, и жизни.

Тут бросился к царскому трону юный царевич Журфалей, сын Марсилия.

— Отец! — вскричал он. — Вижу я, что франкский посланец явился сюда осрамить нас и обидеть. Разреши мне сквитаться с ним за его дерзость, а я уж заставлю его распроститься с собственной жизнью!

При этих словах Ганелон, ни секунды не промедлив, обнажил меч и прижался спиной к высокой сосне.

— Постойте, государь! — шепнул Бланкандрен Марсилию. — Не доведите до расправы — так все дело можно погубить! Француз по дороге мне поклялся, что будет нам другом.

— Вот как? — удивился Марсилий и отвел в сторону графа Ганелона.

— Граф, — сказал он послу. — Кажется, я вас обидел понапрасну. Чуть не убил вас в сердцах моим дротом. Примите же в залог нашей дружбы этот соболий мех — надеюсь, дорогой подарок загладит вашу обиду.

— Охотно принимаю ваше подношение, государь, — почтительно ответил Ганелон, — и пусть Господь ниспошлет вам милость!

— Поверьте, граф, я готов полюбить вас всей душой, — продолжал Марсилий, — и хочу побольше узнать о вашем славном Карле. Говорят, он уже совсем стар, одолели его труды и годы. Сколько земель он завоевал! Сколько мечей отразил его непробиваемый щит! Сколько властелинов он пустил по миру! Когда же, наконец, он перестанет сражаться и укротит свой норов?

Тут-то Ганелон и открыл свое мстительное сердце.

— Смел Карл и неподкупен, — произнес он, — и не будет мира, покуда жив Роланд, покуда живы отважные королевские пэры, покуда жив любимец Роланда доблестный Оливье! А до тех пор, пока они окружают Карла и пока состоит при нем его отборная двадцатитысячная рать, — никто не смутит его сердце, ничто не поколеблет его могущество!

— Любезный граф, — улыбнулся сарацинский царь, — у меня хватит сильных и красивых воинов, чтобы собрать войско не в двадцать, а в четыреста тысяч человек.

— Нет, этим вы не испугаете Карла. Не тешьтесь понапрасну своей силой, не миновать вам страшного урона. Следует поступить не опрометчиво, но мудро. Сдается мне, нужно послать Карлу такую дань, столько золота и подарков, чтобы кругом пошла голова у каждого франка. Когда же Карл отправится назад, в свою милую Францию, оставит он позади своего войска арьергард под началом Роланда и храброго Оливье. Вот тут вы на них и нападете — будет в арьергарде двадцать тысяч, а вы двинете на них все сто тысяч своих воинов. Нет для засады лучшего места, чем Ронсевальское ущелье, не выберутся франки из такой западни. И Роланд, и Оливье найдут смерть в этом походе, вы же будете вечно жить в покое и мире.

Обнял Марсилий Ганелона и повел его смотреть свои сокровища.

А потом поклялись они оба: один — предать, а другой — сгубить Роланда. Один — на мощах, вделанных в рукоять Морглеса, другой — на своей языческой книге.

И вот пришли к Ганелону верные бароны Марсилия.

— Возьмите, граф, этот меч, — сказал один, — таких мечей еще никто не нашивал, за одну рукоять я заплатил тысячу червонцев. Примите его в знак приязни, пособите нам сгубить Роланда, устройте, чтобы застали мы его в арьергарде.

— Да будет так! — ответил Ганелон.

— Вот шлем, — сказал другой язычник, — нигде в мире не найти такого крепкого шлема, самое твердое железо пошло на его выделку. Возьмите его, граф, и сделайте все, чтобы посрамили мы кичливого Роланда.

— Да будет так! — ответил Ганелон.

— Сударь, — сказала царица Брамимонда, — муж и все вельможи вас чтут и любят. Чту вас и я, граф! Свезите эти богатые серьги вашей жене — нет таких ни в Риме, ни в Ахене, — и пусть станет ваша жена мне верной подругой.

— Да будет так! — ответил Ганелон и глубоко в сапог упрятал подарок царицы.

Подозвал Марсилий своего казначея:

— Готова ли дань для Карла?

— Готова, государь: семьсот верблюдов с золотом и двадцать знатнейших заложников!

— Видите, граф, — воскликнул Марсилий, — я все сделал так, как вы сказали. Сделайте и вы, о чем прошу: не изменяйте нашей дружбе, а уж я не пожалею своей казны — каждый год буду вам посылать по десять мулов, груженных сокровищами. Вот вам ключи от Сарагосы — передайте их великому Карлу вместе с дарами, пусть назначит он племянника прикрывать отходящее войско. А уж я встречусь с Роландом в горном ущелье и сдержу свое слово!

— Да будет так! — ответил Ганелон, пришпорил коня и отправился в обратный путь.

А Карл Великий был уже совсем неподалеку от Сарагосы. Разрушив очередной сарацинский замок, раскинул он огромный лагерь у леса, ждет не дождется вестей от своего посланца.

Поутру, подъезжая к лагерю, услышал Ганелон звук рога. Это Роланд трубил в свой знаменитый Олифан — звучный рог из слоновой кости. Далеко разносится звук Роландова рога, и все, кто его слышат, спешат навстречу отважному рыцарю. С одной стороны скачет к нему доблестный Оливье, с другой — от своего шатра торопится бесстрашный Эмери Нарбоннский. Кто бы ни подъехал к Роланду, всех он привечает доброй улыбкой, всех поздравляет с наступившим утром.

Издалека виден шатер императора, украшенный золочеными гербами. Спешат к нему королевские пэры — графы и герцоги. Спешит к нему и Ганелон, вслед Роланду и его свите.

«Проклятый мальчишка, — бормочет Ганелон, — я вернулся живым, но тебе живым не бывать!»

Чуть свет Карл Великий был уже на ногах. Отстояв обедню, уселся он прямо на траве около своего шатра и держал совет с приближенным. Здесь и нашел его посланец Ганелон.

— Храни вас Бог, государь, — поклонился он императору. — Я выполнил ваше поручение.

Все обдумал злоумышленник, пока возвращался от мавров, и повел свою речь хитро и уклончиво:

— Привез, государь, я невиданную дань от царя Марсилия: семьсот верблюдов с арабским золотом да еще двадцать самых знатных заложников. А вот ключи от Сарагосы. Поганый басурманин просил вас не гневаться за то, что не прислал по вашей просьбе своего альгалифа. Не пожелал креститься старый альгалиф, не пожелали креститься четыреста тысяч язычников. Сели они на суда, взяли с собой драгоценное оружие и отправились восвояси. Но — я сам был очевидцем, государь! — не успели они отплыть и на четыре мили, как нагрянул страшный вихрь и потопил все их корабли. Погибла басурманская рать. Утонул и альгалиф, а не то был бы он уже у вас под замком. Марсилий-язычник клянется, что и месяца не пройдет, как явится он к вам, государь, креститься и, как верный вассал, вложит свои руки в ваши, дабы получить от вас во владение хотя бы половину Испании.