Милош Црнянский - Переселение. Том 2

Город, который воздвигла Россия как игрушку, на море, во льдах.

Туда Павел надеялся уехать через несколько дней, чтобы сказать царице, как его народ, плача, ждет ее и что он принес ей весть о руке царя Лазара. Потом он станет на колени и поцелует ей руку.

И хотя ничего не сбылось из того, что он обещал братьям, и из того, что ему обещали граф Кейзерлинг и Волков в Вене, и хотя его жизнь уже прошла и, как он видит, закончится в Бахмуте, в том городе во льдах он исполнит свое главное желание.

Тот город станет его утешением.

Город из камня стоит на воде. Из далекой дали видны его купола, такой далекой, что и представить себе нельзя и глазом не достать. Синеют в мареве купола, манят его, им ведомо, что они, Исаковичи, вышли в путь год тому назад, а народ их идет к ним вот уже больше шестидесяти лет.

К этим куполам, к этой воде, к этой реке, к этому морю.

К этому городу, который стал осуществленной мечтой того, по чьему зову они тронулись в далекий путь.

В конце октября до Исаковичей все чаще доходили слухи, что по пути в Елисаветград царица заедет в Киев. Об этом говорила госпожа Юлиана Вишневская. Говорили и фендрик Ракич, и приезжавшие из Миргорода офицеры. Твердил и капитан Живан Мишкович, его земляк, из Наджлака. Шепнул об этом и лейтенант Георг Новакович, который привез какие-то рапорты Трифуна. Сообщил о том же — как о великой тайне — и лейтенант Джюрка Гаич, который вел в Киеве тяжбу с Хорватом.

Странно было только, что и в доме Витковича, и в штаб-квартире об этом молчали. Мало того, как раз в эти дни Костюрин куда-то уехал. Все офицеры просили Павла, чтобы он хранил эту весть как их общую тайну.

Исакович молчал.

Эти люди, кстати сказать, все как один прихвостни Вишневского, начали вдруг заходить к Павлу, жаловаться ему, как им надоел Вишневский, говорить, что молодые офицеры хотели бы направить на аудиенцию к царице Павла. Даже создали тайное общество под названием «Бахмутский фонарь» и на собрании постановили выбрать Исаковича своим делегатом, чтобы он от их имени высказал все горести сербов императрице.

Исакович долго отнекивался, но потом согласился.

Они же пообещали выхлопотать ему аудиенцию.

По их словам выходило, что Вишневский больше не идет против Павла. Он враждует сейчас с Хорватом. Надо, мол, сорвать проект, который Хорват собирается представить императрице. В нем вместо названий полков вводятся номера; набор рекрутов распространяется на Молдавию, Венгрию и Болгарию; а полки называются «пандурскими», как это было в Славонии. Хорват утверждает, что главное набрать как можно больше рекрутов, а какое полки будут носить название, не суть важно.

Общество «Бахмутский фонарь» считает, что важно и название!

Следует также перевезти в Россию руку царя Лазара.

Наконец к Павлу с официальным визитом явился капитан Мишкович, чтобы спросить, согласен ли он от их имени отправиться на аудиенцию. Императрица на днях прибывает в Киев. Через своего покровителя, вице-канцлера Воронцова, они сделают все необходимое, чтобы был принят Исакович, а не Вишневский.

Они знают Павла и ценят его.

А полковник Теодор Вишневский в подметки не годится своему отцу-генералу.

Общество хочет, чтобы царица услышала об их бедах из уст капитана.

Павел как-то скис и растерялся, но пообещал все сделать.

В канун первого ноября — дня святых Космы и Дамиана — прибежал Ракич и сообщил, что императрица прибывает в Киев ночью. Завтра вечером они приедут за Павлом, чтобы отвезти его на аудиенцию. Все уже договорено.

Их покровитель — Воронцов {49} 49 Их покровитель — Воронцов. — Граф Михаил Илларионович Воронцов (1714—1767) — русский государственный деятель, канцлер, дипломат, с 1744 г. — вице-канцлер, интриговал против А. П. Бестужева-Рюмина, будучи сторонником сближения России с Францией и Пруссией. .

Он уже прибыл и все одобрил. Это настоящий отец сербам.

И к нему прислушивается сама императрица!

В ту ночь Исакович не сомкнул глаз, не в силах поверить случившемуся, но утро встретил бодрый и радостный.

Осуществится все-таки мечта, которая острым шипом засела в его сердце. Он наконец предстанет перед Ней, перед Той, к которой не дошел Вук, хотя столько о Ней говорил. Одним росчерком пера Она может их всех спасти, возвысить или низвергнуть, предоставив собственной участи, и тогда они навеки сгинут в чуждой им Австрии. Буде царица только захочет спокойно выслушать их мольбы и стенания, переселение сербов в Россию пойдет бурным потоком, как паводок, и не остановят его и сотни Гарсули и баронов Энгельсгофенов.

В Миргороде начнут формировать новые полки.

Новая армия будет расти и крепнуть.

И в один прекрасный день они вернутся в свою Сербию, которую их обманом заставили покинуть. Защищать якобы христианство, Австрийскую империю, Вену! И они ушли, взяв с собой руку царя Лазара.

Все, с ним происшедшее, начиная с первых слез и кончая переселением в Россию, обретет на аудиенции свой смысл. За все пережитые страдания, за все унижения он получит награду.

Завтра его народ будет говорить его устами, просить его глазами, сербы не будут больше одни-одинешеньки на всем белом свете, не будут бессмысленно рассеяны по чужой им Австрии.

День прошел как в лихорадке.

Хотя Исакович в Темишваре бывал и в высшем обществе, в кругу Энгельсгофена, посещал театр, видел Вену, видел другие страны во время войны, он был все-таки простой человек старого закала и не имел понятия о том, как ездит русская императрица, где останавливается на ночлег и каков церемониал аудиенции.

Поскольку ему было сказано в этот последний день никому не отворять ворот, никуда не выходить и помалкивать, Исакович сидел дома и ждал. Он долго стирал, мылся, причесывался, душился и одевался. И трясясь как в лихорадке, много пил в тот день водки.

А чтобы от него не пахло, полоскал рот и чистил зубы гвоздикой. Он был готов задолго до назначенного срока. И сидел, опустив голову, в ожидании ночи.

Уже совсем стемнело, когда он услышал, как у ворот остановился экипаж.

В ту пору ночи в Киеве были безлунными.

За ним в полной парадной форме, сверкая серебром, приехал Ракич.

На улице в экипаже их дожидался Мишкович, тоже разодетый.

Ракич, которого Павел знал плохо и недолюбливал, был смазливый малый с черными усиками и такими же черными волосами, тщательно завитыми и уложенными, как у мальчика, за которым смотрят сестры. Он был в узком доломане, в алых чикчирах и невысоких сапожках. В этот вечер он много смеялся. На голове у него красовался русский кивер со свисавшим до плеча султаном.

— Надо торопиться, нас уже ждут, — сказал он.

Длинноногий и длиннорукий Мишкович обнял Павла на тесном сиденье экипажа, словно они сидя собрались отплясывать коло. Этот высокий, рыжеволосый человек с рябым лицом, большими серыми глазами и длинными черными усами, свисавшими вдоль подбородка, заканчивая фразу, обычно с шумом всасывал через зубы воздух, словно обжигался.