Антонин Згорж - Один против судьбы [Sam proti osudu]

С того времени, как я вернулся в Бонн, я не знал и часа покоя. До сего времени меня донимают боли в груди, и я боюсь, как бы у меня не оказалось чахотки. Ко всему этому меня мучает тоска (не меньше, чем болезнь).

Теперь Вы знаете мое положение и, надеюсь, великодушно извините мое долгое молчание.

Ваша бесконечная доброта и дружеские чувства, которые Вы проявили в отношении меня, одолжив мне в Аугсбурге три дуката, может быть, дают мне право просить Вас позволить еще некоторое время не возвращать денег? Поездка обошлась мне очень дорого.

Простите, что я отнимаю у Вас время своим рассказом, но я должен был сказать Вам все это.

Прошу Вас сохранить свое дружеское расположение ко мне, которое мне бесконечно дорого, и я ничего не желаю так горячо, как быть достойным его.

Остаюсь глубоко уважающим Вас

слугой и другом

Людвиг пробежал написанные строки и в первую очередь фразу об одолженных деньгах. Она прямо жгла его!

Когда в июле Людвиг спешно уезжал из Вены, он знал, что кошелек его тощ, и все же надеялся, что как-нибудь доедет. Но письма, ожидавшие его на почтовых станциях, заставляли юношу понуждать почтальонов ехать как можно быстрее, а иногда и нанимать карету для езды ночью. А все это стоило немало денег. И когда он добрался до Аугсбурга, кошелек его был совсем пуст.

К его счастью, в Линце у него появился новый попутчик — доктор Шаден. Хороший знаток музыки, он с интересом слушал рассказы Людвига о музыкальной жизни Бонна и Вены. Когда же узнал, что Людвиг был не только гостем прославленного Моцарта, но и учеником, его любопытство возросло. Почтовая карета медленно катилась по баварским холмам, оставляя путешествующим времени более чем достаточно для того, чтобы сдружиться. Доказательством были дукаты, предложенные доктором Шаденом молодому попутчику, который не имел представления, как будет добираться дальше.

Но денежные затруднения не были единственной неприятностью, свалившейся на голову Людвига после смерти матери. Всевозможные беды так и сыпались на него со всех сторон.

Отец после смерти жены совершенно утратил интерес ко всему; если он и раньше мало заботился о семье, теперь полностью отрешился от своих обязанностей.

Когда оставался дома, то блуждал по комнатам как тень, сам не свой. Но чаще всего он скитался по городу и в этих блужданиях делал множество остановок в пивных. Как видно, его болезненная жена была той единственной опорой, которая заставляла его держаться. Почти все знакомые теперь смотрели на Людвига, как на главу семьи. Ему еще и семнадцати лет не исполнилось, а на плечи его легли все заботы.

Николаю всего одиннадцать лет, он посещает школу, и кто-то должен следить за тем, чтобы он был одет, обут, умыт, накормлен. Это забота Людвига.

Каспар тоже бродит по дому как потерянный. У него есть склонность к музыке, но за рояль он садится только после приказания. Ему идет четырнадцатый год, уже пора найти ему свою дорогу.

И об этом должен подумать Людвиг.

А снизу, из квартиры Фишеров, доносится тоненький голосок сестренки. Ей нет еще и года, и она часто плачет. Она взывает тоже к Людвигу: позаботься обо мне! Жена пекаря из сострадания взяла ее к себе на некоторое время. Значит, нужно искать няню.

И кто-то должен заботиться о питании. И о белье и одежде, и об уборке квартиры…

Подумать также о том, как за все заплатить. И не забывать о том, что за тобой еще долг за похороны матери.

При этом надо служить в княжеском оркестре, а князь очень любит музыку, он хочет, чтобы она звучала с утра до ночи!

И еще сочиняй — ведь ты создан для этого, так предопределил Нефе.

А упражнения на фортепьяно! Именно они будут кормить тебя, когда ты вернешься в Вену. Если только ты вернешься туда… Запряженный в тяжелую семейную упряжку, сможешь ли ты высвободиться из нее?

И сидя над письмом доктору Шадену, не красней от стыда, Людвиг! Что значит этот долг в сравнении с долгами боннскими!

Читаешь ли ты, чтобы легче стало на душе, Гомера, как тебе советовал каноник Брейнинг? Он рассказывает о царе Лаокооне, задушенном вместе с двумя сыновьями двумя змеями. Два чудовища одолели трех человек. Тебя же душат сразу десять чудовищ. Но ты-то один!

В доме каждый взывает к нему, будто никого другого нет. На бывшем княжеском тенористе все поставили крест. Он не выходит из пивных. А сколько денег оставляет он в них!

А старший сын, после долгих часов игры на фортепиано ночью, кладет локти на крышку его и тихо шепчет: «Мама, мама!»

Отчаявшийся от непосильного труда, он понимает теперь, что всю эту уйму забот, которые свалились сейчас на его плечи, несла на своих плечах она. Кто замечал это? И такова уж человеческая судьба — только после смерти матери вдруг поняли, что она была бесконечно самоотверженным и мужественным человеком. О, почему он не целовал чаще ее руки!

Теперь он понимает, что только женщины способны справляться с этой нескончаемой каруселью, имя которой — домашнее хозяйство.

В доме появилась пожилая, но расторопная женщина, наполнившая его разговорами и наставлениями, что и как должно быть, но постепенно сумевшая привести в порядок все хозяйство. И колыбелька Марии Маргариты переселилась от Фишеров домой.

Но Людвига все время беспокоила страшная бледность девочки и какая-то особенная вялость. Приглашенный врач бессильно развел руками.

Однажды утром она перестала дышать. Был ноябрь. Все, что так пышно цвело летом, увядало. Угасла и девочка.

Отец и трое сыновей стояли у открытой могилы. Во второй раз за полгода! Как большие разноцветные слезы, падали с ветвей на землю последние осенние листья, смешиваясь со снежинками, посылаемыми небом.

Иоганн Бетховен плакал, горько и искренне. Но потом быстро вернулся к прежнему образу жизни.

У Каспара и Николая свои, новые заботы: сколько у них друзей, беготни, развлечений! Единственный, кто обязан заботиться обо всем, это Людвиг.

Однако он не замкнут один в темном чулане, как в детстве. Печали не удалось до конца одолеть его. Вскоре после похорон в комнате Людвига появился живший по соседству концертмейстер курфюрстового оркестра Рис, видный тридцатилетний мужчина, с лицом румяным и пышущим здоровьем. Некогда он учил игре на скрипке старшего из сыновей Иоганна Бетховена и теперь издалека постоянно следил за его судьбой. Людвиг поднялся из-за фортепьяно удивленный:

— Маэстро, как хорошо, что вы пришли к нам!

— Хотя и незваный, — рассмеялся скрипач.

— Мы теперь не приглашаем никого. Вы, конечно, понимаете…

— Вот потому я, собственно, и пришел. — Рис уселся в старом кресле и вгляделся в измученное лицо юноши. — Трудно быть главой семьи в семнадцать лет, не правда ли? — Рис добродушно рассмеялся.