Антонин Згорж - Один против судьбы [Sam proti osudu]

— Вы поняли меня, Лорхен? — спросил он однажды, после того как целых полчаса изливал свою душу клавишам.

— Может быть, да; может быть, нет, — отвечала она смущенно, чего раньше он никогда за ней не замечал. — Музыка всегда полна прекрасных тайн. Она заставляет трепетать сердце, волнует душу, но ее речь невозможно передать человеческими словами. Как же я могу сказать, как и что я поняла!

Людвиг в отчаянии опустил руки и сказал, глядя на клавиши:

— Мне кажется, что вам приятнее, когда рядом бывает Франц, а не я.

— Но почему же вы думаете, что я не могу одинаково любить общество ваше и Франца?

— Нет, — сурово возразил он. — Вы видите различие между нами!

— Разумеется, различие есть, — отозвался девичий голосок. — Я бы сказала так. Если бы я хотела вести ожесточенную борьбу со светом, я бы прибегла к вашей помощи, потому что в вас есть большая неукротимая сила. Но если бы мир и в самом деле начал рушиться, я бы укрылась под защиту Франца. В нем есть какая-то спокойная уверенность.

Он шел домой, сраженный ее словами.

Да, в нем есть спокойствие, во мне вечная буря. Это, конечно, так. Да, так! Но как я могу быть ровным и спокойным, если меня травит, как зайца, целый сонм охотников. Бедность, забота о братьях и об отце, который падает все ниже и ниже, унижения, прислуживание в замке, утомительные частные уроки для заработка, заботы о питании, платье, белье, топливе — все это для целой семьи… и сколько еще этих «охотников», хватающих его за пятки!

Теперь неделями он упорно сидел дома и работал, не показываясь в доме Брейнингов. И только спустя некоторое время снова появился, наполовину смирившийся со своим поражением. Правда, он еще не совсем утратил надежду. Может быть, расположения девушки он лишился не безвозвратно? Эту надежду непроизвольно пробудил в нем Вегелер, который, ей-богу, совсем не казался счастливым влюбленным!

Не желая того, и сама Элеонора дала повод для надежды.

К своему двадцатилетию Людвиг получил от нее письмо, над которым долго сидел в раздумье. В центре венка из засушенных листьев и цветов было старательно выведено:

Стихи эти несомненно были делом рук старшего брата Элеоноры — Кристофа, любившего слыть поэтом. Однако Людвигу это в голову не пришло. Он замечтался над милыми строками девичьего письма, ища в них хотя бы маленькую надежду на счастье. Однако скоро он убедился в своем заблуждении.

Когда однажды весной он прибежал к Брейнингам, охваченный радостью, Элеоноры не оказалось дома.

— Она пошла немного погулять с Францем, — спокойно сказала Елена Брейнинг. — Такой хороший день. Вы найдете их на рейнском валу.

Вид у Людвига был несчастный и сердитый.

— Не буду искать, не буду им мешать.

— Не принимайте так близко к сердцу то, что приносит жизнь. В мире каждому уготовано достаточно радости, только не всем в одно время.

Слова, которые должны были утешить, только ранили. Счастье в другое время и в другом месте? Ему оно не нужно.

Людвиг редко стал бывать в доме Брейнингов. Он погрузился в работу, а на укоры отвечал, что у него совсем нет времени. Зато он стал чаще поговаривать о Вене и о Моцарте.

По дороге в Лондон в Бонне ненадолго задержался маститый композитор Гайдн. Он прослушал некоторые сочинения Людвига и похвалил их.

А Нефе опять твердил о Вене:

— Сейчас для тебя в Вене есть уже двое наставников. И лучше их в мире нет!

Но Людвиг все не мог решиться. Он наивно надеялся, что сердце, умеющее так искренне любить, не может быть закрыто навсегда. Однако уезжал из Бонна с удовольствием, когда курфюрст предпринимал какое-нибудь путешествие, в которое брал с собой лучших музыкантов.

А Максимилиану Францу, брату французской королевы, было о чем поговорить без свидетелей с соседними монархами. В Париже обстановка опять стала тревожной. Виновником этого был сам король, ведший тайные переговоры с правителями соседних немецких государств, побуждая их к нападению на свою страну. Иноземные войска должны были снова обратить народ в рабство. Когда его измена была раскрыта, он попытался бежать к немецкой границе, но был узнан и посажен вместе с королевой в тюрьму.

Судьба сестры и зятя угрожала благополучию боннского архиепископа. Немецкие князья тоже уже опасались за свои троны и постепенно готовили свои войска для покорения революционной Франции. Так что поводов для путешествий у Максимилиана Франца было достаточно.

Одно из таких княжеских путешествий имело решающее значение для Людвига. В начале осени 1791 года князь отправился вместе со всем двором, двадцатью музыкантами и театральной труппой в отдаленный городок Мергентхейм. В старинном замке немецких рыцарей должны были встретиться члены некогда боевого и могучего рыцарского ордена, магистром которого был архиепископ.

Они погрузились на два парусных судна, которые медленно двинулись по Рейну. Людвиг с удовольствием любовался изменчивым прибрежным пейзажем. Озаренный осенним солнцем родной край радовал его взор. Над зелеными лугами поднимались склоны, по которым ступенями расстилались виноградники. Виноградные ветви пламенели багрянцем и золотом близящейся осени, расстилаясь по косогорам ковром сияющих красок. Казалось, что воздух напоен пьянящим ароматом дозревающего винограда.

Иногда из-за прибрежных холмов возникала голая скала, увенчанная древним замком или таинственными развалинами. В синем зеркале Рейна отражались старинные города и тихие селения, окруженные садами. Бесчисленные яблони в садах склоняли до земли свои ветви под тяжестью плодов.

Княжеские суда доплыли по Рейну до Майнца, а потом пошли против течения по Майну, в край, сплошь покрытый горами. Было много остановок — для отдыха, для ночлега и просто, чтобы повеселиться.

Музыканты с особенной радостью ожидали прибытия в Ашаффенбург — летнюю резиденцию курфюрста Майницкого. Ведь там жил знаменитый пианист Штеркель — капельмейстер, виртуоз и композитор в одном лице.

— Ты должен познакомиться с ним, — говорили Людвигу, когда на горизонте появился не блистающий красотой городок, зажатый между горами и водной гладью.

— Почему же нет? — весело отозвался молодой Бетховен. — Только не вздумайте втравливать меня в какое-нибудь состязание с ним! Музыка слишком высокое искусство, чтобы можно было исполнять ее во имя принципа «кто кого?».

Однако молодые музыканты решили между собой все-таки попытаться втянуть Людвига в состязание. А капельмейстер Штеркель, сам того не желая, помог им в этом. Приветливый, лет около сорока, худощавый и миниатюрный, он принял боннских музыкантов с искренним радушием и не заставил себя долго упрашивать, когда те хотели насладиться его замечательным искусством.