Елена Тагер - Повесть об Афанасии Никитине

— Я рад, если мой конь понравился тебе, господин, и я отдам его тебе за…

Он назвал не слишком большую сумму. Но чужеземец, очевидно, хорошо знал торговые обычаи и считал неприличным брать товар с первой названной цены. Он стал торговаться — без громкого крика, без лишних слов, но очень настойчиво и твердо. Они быстро поладили. Чужеземец вытащил из-за пазухи платок, развязал зубами тугой узелок и отдал продавцу десять серебряных арабских монет. Продавец попробовал монеты на зуб, позвенел ими о камень и, признав за настоящее серебро, опустил в карман. В свою очередь, он достал платок и обернул им конскую уздечку, чтоб передать покупку новому владельцу.

— Как имя его? — спросил покупатель на той же смеси восточных языков.

— Господин, зови его Дар ал Аман ради его кроткого и покорного нрава, — ответил на том же условном языке продавец. — И пусть это будет тебе памятью о том прекрасном острове, где ты его купил.

Дар ал Аман — Обитель Безопасности — так называли турки и персы остров Ормуз.

— Дар ал Аман, — медленно повторил чужеземец. И вдруг, сразу сбросив с себя важность и строгость, широко, добродушно улыбнулся. Не в силах скрыть своей радости, он крепко обнял коня за темную шею, глубоко вдохнул резкий запах конского пота и кожаной уздечки и ласково шепнул коню в самое ухо:

— Васька! Красавец ты мой… Васенька!

На Индийском океане стояло затишье. Ветра не было. Волны не подымались. Поверхность моря была неподвижна, как будто вылита из сине-зеленого стекла. Она нестерпимо сверкала и, казалось, дышала зноем. Солнце палило нещадно. Мореходы изнемогали, им было нечем дышать. С ужасом и с отчаянием они смотрели на повисшие паруса и ждали хоть какого-нибудь, хоть самого слабого ветерка. А его не было и не было. И так целый месяц.

Большая лодка — по-местному тава, — перевозившая в Индию людей и лошадей, почти не двигалась с места. Неслыханный зной истомил путников. Даже лошади не выдерживали. На таве их было десятка два. Вначале они метались, ржали, били копытами; через четыре недели пути притихли, опустили головы и тяжело, со всхлипом дышали.

— Эй, хозяин! Пропадет у тебя конь! — сказал перс-моряк, полуголый и загорелый до черноты, расталкивая неподвижного пассажира. Тот поднял голову и открыл глаза — светло-серые, большие, внимательные.

— Пропал твой конь, — повторил моряк, невольно смущенный этим пристальным ясным взглядом. — Отрежь заранее хвост ему.

— Зачем это? — спросил сероглазый путник, свободно, но как-то своеобразно выговаривая по-персидски.

— Предъявишь на берегу — с тебя меньше за перевоз возьмут, — толковал моряк. — В Индии скидку делают тому, кто лошадь привез. А если пала в пути, — надо показать хвост.

— Спасибо, друг, за совет. А пока обожду; жаль портить коня, — сказал решительно путник. И мягче добавил: — Гляди, еще он отдышится.

— Куда там! Он почти и не дышит, — пробормотал моряк, отходя.

Путник перевел взгляд на своего коня. Тот, видно, уже не мог стоять; он лежал на палубе, вытянув шею; он оскалил зубы и редко, с усилием, вздыхал. Путник опустился перед ним на колени. «Васенька, друг ты мой! — сказал он по-русски, мягким певучим говором. — Кончаешься, что ли? Может, еще поживешь?»

Конь, точно в ответ, громко всхрапнул. «Врешь, Васька! Не дам я тебе в пути помереть! — сказал ему хозяин. — Пей!» Он отвинтил крышку от серебряной фляжки, раздвинул коню зубы и вылил ему на язык глоток пресной воды. Конь дрогнул, проглотил воду и покосился на хозяина умным, осмысленным взглядом. «Как смотрит-то! Чисто человек! — сердечно, ласково говорил хозяин своим певучим говором. — Эх, Вася, Вася! Были бы мы с тобой дома, под Тверью, — повел бы я тебя в ночное… Там у нас ночи прохладны, луга росисты, травушка шелкова, сочна… благодать! Отгулялся бы ты на славу. А тут — что? Солнце варно, человека сожжет; море нагрето — дышать нечем…» Конь прервал его легким фырканьем; ноздри у него расширились, задрожали.

В то же время двухмачтовая тава чуть качнулась и будто пошла быстрее. «Что это?! Васька, что ты фырчишь? Никак ветер чуешь? — заволновался хозяин. — Ветер и есть! Вон как закачало! Ну, теперь, брат мой, не горюй! Теперь доплывем!»

В самом деле, легкую таву качало все сильнее и сильнее. Старый перс — владелец судна — громко кричал, созывая людей. Полумертвые моряки зашевелились, вскочили, бросились к парусам, стараясь поймать в них ветер. Темная волна, высотой с гору, выросла внезапно за бортом и упала, обдав палубу пеной и брызгами. За ней — другая, третья… Тава уже не качалась на месте — она неслась, скользя с волны на волну.

Васькин хозяин стоял, выпрямившись во весь свой немалый рост, и зорко вглядывался в горизонт. Впереди была Индия — полная тайн и чудес, незнакомая, неизведанная страна…

Шесть недель шли морем — но вот кончился утомительный путь, и русский путник сошел на индийскую землю. Это была морская пристань на Малабарском побережье Индии — гавань большого торгового города Чаула.

Васька был так слаб, так истомлен плаванием, что хозяин не решался на него сесть и побрел по городу, ведя коня в поводу.

Он дивился на каменные дворцы и башни причудливой постройки, на глиняные хижины бедняков, окруженные роскошными фруктовыми садами; любовался на базары, полные тканей, овощей и фруктов; засматривался на невиданные плоды и особенно на огромные кокосовые орехи.

И люди дивились на него, на белолицего человека. Первое время за ним следовало множество народу; потом, насмотревшись досыта на чужестранца, толпа любопытных рассеялась.

Его поражало, что местные жители — индийцы: темнокожие, смуглолицые — ходили почти нагишом. Кусок ткани, обернутый вокруг бедер, — это был весь костюм взрослого мужчины. Даже женщины носили только легкую юбку, оставляя грудь открытой. Но на каждой женщине сверкали украшения из золота и драгоценных камней. Их носили и некоторые мужчины, а женщины — все без исключения; богатые — пышные роскошные ожерелья и замысловатые серьги из рубинов и изумрудов; бедные — ожерелья попроще, но обязательно хоть одну золотую цепочку на шее, золотые и серебряные кольца и браслеты на руках и на ногах. Видно было, что они очень дорожат этими украшениями, гордятся и соперничают ими друг перед другом. В то же время жалкие, почти пустые хижины доказывали, что большинство народа живет очень бедно.

Приглядевшись к этим черным полуголым людям, русский путник заметил, что среди них мелькают люди побелее кожей и получше одетые. Они держались очень гордо и важно и говорили на знакомом ему языке. Из разговоров он понял, что это все уроженцы Персии, персидской провинции Хоросан. «Видно, хоросанцы здесь начальство», — пробормотал он про себя. И чем дольше, чем зорче вглядывался сероглазый чужеземец в незнакомый и новый быт, тем больше дивился он кротости и терпению, с каким индустанцы (индийцы), сносили свое бесправие и унижение.