Леонид Мартынов - Повесть о Тобольском воеводстве

Сибирские князьки, султаны и мурзы неплохо учитывали положение дел в России и сумели направить движенье народное в ту сторону, куда знати хотелось. И в начале 1607 года оказался русский острог Березов в осаде остяцкой. Осада эта длилась шестьдесят дней. Воевода березовский князь Петр Ахамашукович Черкасский отсиделся, разгромил в конце концов осаждающих. Но волнения не утихали, ибо то, что творилось по соседству, за Камнем, весьма обнадеживало всех поднимающих меч здесь, в Сибири. Там, за Камнем, на Суре, на Вятке, на Волге длились восстания против Шуйского. И боролись там разные люди, кто за что. Если недавно, в 1606 году, мордва, бортники, боярские люди и крестьяне вместе шли на Нижний Новгород, воодушевляемые примером Болотникова, то в 1608 году, после разгрома Болотникова, вождями восставшей мордвы и марийцев пытались стать феодалы-мурзы, которые призывали народ признать второго самозванца — Тушинского Вора. Но как бы то ни было, а там, за Камнем, шли мятежи и распространялись они вплоть до Хлынова (Вятки). И народы Сибири не были безразличны к тому, что происходит поблизости, за горным хребтом.

Сибирь волновалась. И надо сказать, много способствовали этому волнению некоторые русские довольно высокие начальники, неумные и алчные, решившие половить рыбку в мутной воде. Воспользовавшись всеобщим замешательством, эти люди занялись личным обогащением — под видом похода на бунтовщиков шли попросту грабить. Томские воеводы насилиями вызывали восстание обских остяков, надолго поссорили русских с киргизами, позарившись на дорогую соболью шубу жены киргизского князя Немчи. Немча, желая добровольно поддаться России, отправил свою супругу в Томск послом, а воеводы взяли ее и ограбили. И пожег Немча в отмщение все русские села по Чулыму… Так грабители-воеводы сами вызывали восстанья. И смыкался круг восстаний все тесней и тесней. На востоке волновались киргизы, на севере — остяки, вогулы, самоядь. В лесах Прииртышья согласно зашевелились татары. Сыновья и внуки Кучума подавали им голос из-за Оми, из-за калмыцкого рубежа. И храбрые Казаки едва удерживали восстания, всеми силами старались оборонить Сибирь от беды. Смиряли азиатцев, пресекая в то же время вредительские действия грабителей-воевод. Воюя с одними непокорными народами, сибирские казаки делали попытки войти в соглашение с другими. И многие из этих попыток удавались блестяще. Так, сибирская администрация завела в эти 1606–1609 годы твердые дипломатические сношения с теленгутами, калмыками, монголами, модорами, тубинцами, джесарами. И главными зачинателями этой новой дружбы были чаще всего простые казаки, промышленники, люди низшего служилого сословья, — доморощенные, но ловкие дипломаты. Они боролись за Сибирь и оружием и словом. Русские люди дорожили Сибирью. Дорожили ею казаки, участники ермаковского похода, ибо они завоевали у Кучума эту прекрасную землю; дорожили ею пахари, выбежавшие сюда из-за Камня, ибо эта земля спасла их от голодной смерти, дорожили охотники и промышленники, утвердившие на краю этой земли Мангазею — город соболя, тесовые русские ворота в златокипящее Лукоморье.

Кто из них хотел бы, чтоб Сибирь стала снова царством, как при Кучуме-царе? Никто!

Князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский в эти годы меньше всего был занят делами сибирскими. Разве что слушал время от времени рассказы возвращающихся из сибирской опалы, — сиречь с сибирской службы, — воевод: Шереметьева, Голицына и других. Эти люди появились в Москве радостные, счастливые: унес, мол, господь из-за Камня! Князь Иван снисходительна смеялся: «Смотрите, не попадите опять в немилость, держитесь Москвы». Сам он держался ее крепко, показывал пример всем. Он, скромный книжник, давно уж превратился в ловкого расчетливого царедворца. Три царя потеряли уже троны — Годунов, его сын Федор, затем Лжедимитрий, — сотни людей были казнены и сосланы, а князь Иван как был, так и остался при дворе, у власти, в Москве. И казалось, что его положение укрепляется все прочнее и прочнее.

Бывший стольник царя Бориса, князь Иван сумел войти в доверие и к Лжедимитрию. Князь Иван даже был приглашен на свадьбу самозванца. Конечно, Иван Михайлович не стал так близок к особе Вора, как стали к ней близки окаянный мангазеец Рубец или князь Иван Хворостинин. Хворостинин, надменный мальчишка, брал не только своей женственной красотой. Он привлек самозванца и ляхов преклонением перед всем иноземным, нарядился в гусарское платье, и, презирая «московское плюгавство», стал изъясняться не иначе как по-латыни да строчить польские вирши. Катырев знал, что такая глупость рано или поздно отольется Хворостинину горькими слезами. Во всяком случае, уживаясь с иезуитами, князь Иван поддерживал добрые отношения с русским духовенством, служа самозванцу — не забывал держать связь и с боярином Василием Шуйским. Князь Иван вел большую игру. И когда москвичи ворвались в Кремль, чтоб убить самозванца, князь Иван остался цел и невредим. Он не попал в ссылку подобно глупому мальчишке Хворостинину. Наоборот, оказался в числе самых близких придворных нового царя. И вскоре сделался его родственником, ибо царь Василий взял себе в жены одну из княжен ростовского дома.

Однако, князь Иван оценил это родство с царем все же меньше, чем родство с боярами Романовыми — родственниками жены. А вышло так, что когда второй самозванец, Тушинский Вор, идя на Шуйского, подступил к Москве, то многие представители известных московских фамилий оказались в Тушино — в лагере Вора. Здесь «образовался свой двор, своя боярская дума, в составе которой находились верхи служилого класса, выдвинувшиеся при Грозном и Годунове», здесь оказались князья Трубецкие, Черкасские, то-есть, вся романовская родня, да и сами бояре Романовы. Разных людей объединила ненависть к Шуйскому. Съехавшись сюда, стремились как можно больше повредить Василию, а затем… при удобном случае расправиться и с Вором. Упускали из виду лишь одно, что тушинцы тем временем грабят народ русский. Это не казалось важным. Как бы то ни было, многие оказались здесь, а в том числе попал сюда и отец княгини Татьяны Катыревой — митрополит Филарет. Он был захвачен в Ростове, с почетом привезен в Тушино, и Вор, дорожа столь важным пленником, провозгласил Филарета патриархом.

И неизвестно, что именно говорила княгиня Татьяна своему мужу, когда Шуйский направил князя Ивана в поход на Тушинского Вора. Но известно другое: в этом войске произошла шатость. Очутившись на линии фронта у речки Незнань, между Подольском и Звенигородом, Троекуров и князь Иван Катырев не торопились войти в соприкосновенье с противником.

О чем именно думал Катырев? Про жену или ее отца Федора Никитича Романова, который сделался тушинским патриархом? Или он считал, что Шуйский стоит Вора — один предает Россию полякам, другой — шведам. Во всяком случае размышления на речке Незнань окончились для князя Ивана печально. Шуйский, вовремя оповещенный о положении дел, велел схватить ряд военоначальников и в том числе князя Ивана.