Исай Калашников - Жестокий век

Кешиктены помогли ему слезть с лошади. Из юрты, улыбаясь, вышла Хулан, держа за руку сына Кулкана. Он озадаченно хмыкнул. Хулан осталась вместе с другими женами в степях…

– Ты почему здесь?

– Приехала.

– Ну-ну… – Поднял на руки сына, пощекотал его жесткими усами – и тот задрыгал ногами, плаксиво сморщился, – передал на руки Хулан. – Приехала. А позволения спросила?

– Кто хочет видеть небо, тот поднимает голову, не спрашивая позволения. Для нас с сыном ты и небо, и солнце.

Он зашел в юрту, покосился на войлок, цветастое шелковое одеяло.

Хулан тут, отдохнуть не придется. Она вошла следом, сказала кешиктенам:

– Никого не пускайте. Хан хочет отдохнуть.

Удивительно, что она угадывала его желания почти всегда, но всегда же старалась их подчинить своим. И поэтому быстро утомляла его, ее неукротимое своевольство становилось тягостным.

– Вижу, встреча со мной тебя не радует?

– Здесь, Хулан, война. Детям и женщинам от нее лучше держаться подальше.

– Ты все время на войне, и твои жены должны сидеть, как старые вороны в гнезде.

– Они велели тебе сказать это?

– Они так думают, но сказать никогда не посмеют. Что жены для тебя! Каждый день в твою постель кидают свежую девчонку. Но не бойся, мешать тебе не буду. Не о себе, о сыне мои заботы. И тебе не мешало бы думать о нем чуть больше. Сколько жен, а, кроме Борте, одна я родила тебе сына.

Мальчик держался за полу халата матери, сосал палец. На нем был шелковый халатик, на серебряном поясе висел маленький нож, из-под расшитой войлочной шапки на виски падали косички с тяжелыми лентами. Ничего не скажешь, Хулан заботливая мать…

– Кулкан, сынок, иди сюда.

Сын спрятался за спину матери.

– Вот, видишь, видишь! Старшие дети, наверное, не пугались тебя. – Хулан обличала его, уперев руки в бока.

– Ничего, привыкнет…

– Как привыкнет, если растет сиротой! А твоя старшая жена ненавидит меня. За то, что сына родила, и за то, что я меркитка. А сын наполовину меркит…

Он понимал, что она говорит о Кулкане, но за этим чудился намек на Джучи. Помрачнел, сел у порога, сопя, начал стягивать с разопревших ног гутулы.

– Тут я не буду разбирать ваши споры. Ты зря приехала.

На этот раз Хулан ничего не сказала. Снова догадалась, что дальше с ним так говорить нельзя. Позвала своего баурчи, и он принес баранину, сваренную с рисом, сладкое вино в глиняном кувшине с запотевшими боками, для Кулкана медовые лепешки. Она сама наполнила чаши вином.

– Выпей. Это снимет усталость и охладит тебя. И не сердись на меня, повелитель мой. Нет у меня ни родичей, ни близких – один ты. – Хулан кротко улыбнулась, легонько притронулась к его руке. – Я хочу быть с тобой рядом и оберегать тебя.

Вино и ее кротость расслабили его, раздражение ушло. И ему уже казалось, что Хулан сделала правильно, кинув все и приехав сюда, что она ему нужна больше, чем любой из тысяч и тысяч его людей, больше, чем любой нойон, чем сладкоголосые певуньи-китаянки.

Но Хулан не умела долго оставаться одинокой, тем более такой смиренницей. От вина щеки разгорелись, во влажных глазах появился зовущий блеск, голос стал мягко-воркующим. Она стала выпроваживать сына из юрты:

– Иди, поиграй с твоими служанками.

Хан подумал, что, если дать ей волю, напрасно будут ждать сегодня гонцы и нойоны, у него не останется для них ни времени, ни сил, сказал, усмехаясь:

– Не старайся. На войне прежде всего дело. Люди ждут.

Думал, что она снова начнет дерзить и упрекать. Но Хулан обхватила его руку горячими ладонями, проговорила, жалея:

– Стареешь, мой повелитель.

– И ты не молодеешь…

– Мне – рано. Только в полную силу вошла. Хасар недавно увидел и удивился. «Какая, говорит, славная женщина из тебя получилась, Хулан». А уж он в женщинах толк понимает!

Она поддразнивала его, и он хорошо понимал это, а все же ощутил легкий укол в сердце. Принижающая его ревность взбудоражила, повлекла к жене. Ему уже не хотелось ее отпускать. Но пересилил себя, сухо сказал:

– Иди. Мне надлежит заняться делом.

– Вечером жду тебя в своей юрте. Придешь?

Выпроводив ее, сразу же позвал Боорчу.

– Много ли дел на сегодня, друг Боорчу?

– Кое-что есть. К тебе просятся монахи. С жалобой. Сотник-кидань, перебежавший в прошлом году, – с просьбой. Сотник храбрый, неглупый. Женщина… Этой не знаю, что нужно. Не успел расспросить. Если пожелаешь, этими займусь я, а к тебе впущу гонцов от Мухали, Джэбэ и Елюй Люгэ.

– Хорошие ли вести привезли гонцы?

– Хорошие, хан.

– Тогда подождут. Давай сюда жалобщиков и просителей. – Перед глазами все еще стояла Хулан, и он спросил, лукаво посмеиваясь: – Женщина молодая? Тебе ею хочется заняться? С нее и начнем. Потом посмотрим…

Бросив взгляд на женщину, он насупился. Она была не старая, но лицо посерело от усталости или горя, глаза потухли. От такой ничего интересного не получишь. Распустит слезы – и все. Переводчик, онгут с сонно-равнодушным лицом, безучастно ждал, когда она заговорит. Боорчу присел к столику, отломил от медовой лепешки, не доеденной сыном, кусочек, бросил в рот.

– Моего мужа захватили твои воины, – тихо сказала женщина и замолчала. – Отпустите его.

– Многих мужей захватили мои воины. Что будет, если придут все ко мне и станут просить?

– Он не как все. Такой человек рождается один на сто тысяч! – Голос ее отвердел.

– Твой муж известен многим людям? Что же он сделал такого? Чем прославился?

– Мой муж слагает песни, прославляя людей.

– А-а… Он прославляет тех, кто бежит сегодня от моих воинов, кто не умел разумно жить и не умеет достойно умереть. Настоящим делом занимался твой муж. Потому горька его участь. – И проворчал: – Один на сто тысяч… Таких дураков на каждую тысячу сотня.

Переводчик, видимо, перевел и это. Женщина вскинулась, заговорила быстро-быстро:

– О нет, нет! Он – редкий человек. Словом он врачевал горе, вселял в сердце надежду, учил доброте, прямоте, честности. Он должен жить! Спаси его, и будущие поколения благословят твое имя!

– А это и вовсе глупость. Мое имя прославлено будет не такими вот пустяками. Где взяли твоего мужа?

– Вместе с другими мужчинами он ушел в горы. Его захватили три дня назад.

– Боорчу, не с теми ли он был, которые нападали на обозы, на отбившихся всадников?

Боорчу расспросил женщину, где был захвачен ее муж, подтвердил:

– С теми.

– Зачем же ты пришла?! Он убивал моих воинов. Он враг!

– Великий хан, за свою жизнь он не убил и курицы. Яви милость, великий хан, не губи человека, чья жизнь была страданием за других. Спаси его! Заклинаю тебя твоими предками! Возьмите в обмен мою ничтожную жизнь! Убейте меня, сделайте рабой, но отпустите, его!