Исай Калашников - Жестокий век

Из выбитого окна вырвалась Хоахчин.

– Ой-е! Вы что, проклятые мангусы, наделали!

Воин, убивший Хо и Цуй, занес было меч, но монгольская речь Хоахчин остановила его.

– Ты кто такая?

– Уйди, уйди, мангус! – Хоахчин схватила горсть земли и бросила в лицо воину.

Отплевываясь, он отскочил. Из дома выглянули другие воины.

– Смотрите, сумасшедшая! А говорит по-нашему.

Хоахчин пошла на них – с седыми распущенными волосами и одичалыми глазами. Воины переглянулись, подхватили своего товарища и вышли за ворота.

Хоахчин положила брата и Цуй рядом, укрыла одеялом, села возле них, поджав под себя ноги.

– Зачем я пережила вас? Зачем мои глаза видят это? Ой-е!

…Через несколько дней в городе начались пожары. Рыжее, как борода хана, пламя взвивалось выше башен, выше пагод, рушились крыши императорских дворцов, щелкала, лопаясь, раскаленная черепица, обугливались деревья в пышных садах, от сажи и пепла стала черной вода каналов и рукотворных озер. Срединная столица горела больше месяца.

В пламени пожара погибло многое из того, что питало гордость государей дома Цзинь, что было сотворено умом и трудом людей, живших в легких домиках, полыхавших, как солома.

Черный пепел стал могилой для Хо, Цуй и Хоахчин, для тысяч других богатых и бедных, счастливых и несчастных.

Сам хан не пошел в Чжунду. Не достигнув Великой стены, он с кешиктенами остановился летовать у Долон-нура. Тут была терпимой жара и росли хорошие травы. Принять сокровища Алтан-хана послал Шихи-Хутага, Онгура и нойона кешиктенов Архай-Хасара. Они возвратились с караванами, нагруженными тяжелыми вьюками. Тканей в Чжунду захватили так много, что шелк, не жалея, скручивали в веревки, увязывали им вьюки. Однако не одни лишь ткани доставили караваны. В ханском шатре разложили только небольшую часть сокровищ Алтан-хана, но от них рябило в глазах. Серебро, золото, самоцветы, жемчуг, фарфор, блеск шитья халатов Алтан-хана и его жен, зонты, оружие, сбруя… Все – отменной красоты.

Вместе с Хулан хан осмотрел богатства, добытые его храбрыми воинами, сел на свое место, скрестил ноги. Хулан примеряла то один, то другой халат, смотрелась в бронзовое, оправленное в серебро зеркальце…

– Все ли вы забрали в хранилищах Алтан-хана? – спросил он у Шихи-Хутага.

Шихи-Хутаг развернул книгу, простеганную шелковыми шнурами.

– У них, великий хан, везде порядок. Все, что хранилось, было занесено сюда. Мы сверили – ничего не упустили. Главный хранитель передал сокровища из рук в руки.

– Так. Ну, а себе кое-что взяли?

Взглянув на Онгура и Архай-Хасара, Шихи-Хутаг промолчал. Выходит, взяли… Хан сразу посуровел.

– Говорите!

– Сами мы ничего не брали, – сказал Архай-Хасар. – Но хранитель сокровищ преподнес нам подарки.

– Что же ты получил, Архай-Хасар?

– Да так… Доспехи… Меч Алтан-хана.

– А ты, Онгур?

– Шелка травчатые, чаши серебряные…

– Что досталось тебе, Шихи-Хутаг? – Хан говорил все медленнее, все больше суживались его светлые глаза.

– Ничего, великий хан. Я сказал хранителю: «Все, что принадлежало Алтан-хану, теперь принадлежит Чингисхану, и как смеешь ты, грязный раб, раздаривать его добро?»

– Вы слышите? Недаром я избрал Шихи-Хутага блюстителем и хранителем Великой Ясы 27. Вы нарушили мое установление. Потому возвратите все, полученное таким недостойным путем. Идите. – Хан взял из рук Шихи-Хутага книгу с описью, полистал твердые страницы, жалея, что ему недоступна тайна знаков. – Почитай, что тут написано.

– Я не могу сделать этого, великий хан. Их язык и их письмо.

– А как же ты сверял-проверял?

– Я нашел людей знающих. Они мне читали – я запоминал. Одного из этих людей я привез тебе. Он хорошо говорит по-нашему и называет себя родичем Елюй Люгэ.

– Позови его сюда.

В шатер вошел рослый человек с длинной, почти до пояса, бородой, степенно поклонился.

– Шихи-Хутаг говорит, что ты родич Елюй Люгэ.

– Да, великий хан. Мое имя Елюй Чу-цай. Как и Люгэ, я один из потомков государей киданьской династии. – Голос у Чу-цая был густ, раскатист, говорил он сдержанно-неторопливо.

– Ваши предки были унижены. Я отомстил Алтан-хану за вас. Ты должен быть мне благодарен.

– Великий хан, мой дед, мой отец и я сам верно служили дому Цзиней. Я был бы виновен в двоедушии, если бы, обратясь лицом к тебе, стал радоваться бедствию моего прежнего повелителя.

– А твой родич Елюй Люгэ? – хмурясь, спросил хан. – Не станешь же говорить, что он тоже думает так.

– Люгэ – воин. Потому наши мысли и поступки не всегда сходны. Чувству вражды и ненависти нет места в моем сердце.

Хан перебил его сердито-насмешливо:

– Но это не помешало тебе помочь Шихи-Хутагу очистить хранилище Алтан-хана. Как же так?

– Посмотри, великий хан, хотя бы на седло, лежащее у твоих ног. Золотые узоры тонки и легки, будто сотканы из шелковых нитей. Нет ни единого лишнего завитка, все сплетения, пересечения согласны друг с другом. Любая из этих драгоценностей совершенна, любая есть воплощение вековых поисков разного рода умельцев. Я не хотел, чтобы все это было расхищено, изломано, разбито, сгорело. Как это случилось с древними книгами.

– Бережливый… Но книгу можно написать, золотое седло – сделать.

– Можно, великий хан. Но… книга – хранилище человеческого ума, изделие – хранилище его умения. Все уничтожая, мы обрекаем себя на поиски того, что было давно найдено, на познание познанного.

Его рассудительность пришлась по нраву хану, и он спросил:

– Будешь служить мне?

– Мои руки не умеют держать оружие, великий хан.

– Воинов и без тебя достаточно. Мне нужны люди, умеющие писать и читать на языке этой страны. Чем ты занимался в Чжунду?

– Многим… Отыскивал в книгах зерна нетускнеющих истин…

– Тут, вижу, все ищут истину! Погрязли в заблуждениях…

– Сказано: любая лошадь спотыкается, любой человек заблуждается. Заблуждения ведут к бедам и несчастьям, потому истина – драгоценность, ни с чем не сравнимая. По движению созвездий и планет, разлагая и складывая числа, я пытался прозревать будущее. Мне хотелось помочь людям.

– Тогда ты должен был знать, какая судьба ждет Алтан-хана, – почему не помог?

– Его судьбу можно было предсказать без гаданий. Государство, пораженное изнутри недугом, не излечив его, умирает. Государство, как люди, должно оберегать себя от болезней.

– Ты можешь предсказать, что будет с моим улусом через десять, сто, тысячу лет?

Чу-цай впервые улыбнулся – чуть дрогнули губы и повеселели глаза.

– Охотнее всего я взялся бы предсказать, что будет через тысячу лет. Но это не в моих силах. Ближнее будущее прозреть тоже нелегко. И не всегда безопасно. Один правитель древнего княжества собрался на войну и спросил у гадателя, что ждет его. Тот ответил: «Победа». Ну, раз победа – чего беспокоиться? Правитель был беспечен, и его разбили. Кто кого обманул? Думаю, правитель гадателя. И однако же он решил отрубить гадателю голову. Пригласил к себе, спрятав палача за дверью, и спросил: «Знаешь ли ты, когда наступит час твоей смерти?» Гадатель понял, что к чему, ответил: «Знаю. Я умру ровно на пять дней раньше тебя». Правитель не только отменил казнь, но и оберегал жизнь гадателя как лучшую драгоценность своей сокровищницы. Тут гадатель обманул правителя. Принужден был сделать это. Принуждение родит ложь.