Казимир Валишевский - Павел I

Однако, объявив 28 октября (9 ноября) Семену Воронцову, что при содействии эрцгерцога он надеется поправить последовавшие ныне при Цюрихе несчастья, Суворов через несколько дней, настигнутый своей тяжелой артиллерией, снова пустился в путь, чтобы добраться до Аугсбурга и расквартировать свои войска между Лехом и Иллером.

Между таким осторожным до робости генералом, как эрцгерцогом, и другим, со столь отличным темпераментом, затруднения к соглашению были действительно непреодолимы. Фельдмаршал так высказывался по этому поводу в письме к графу П. А. Толстому: «Он (эрцгерцог) хочет меня оволшебить его демосфенством… Герой в оборонительном, сию кампанию дал он себя исстари знать защищением наследных земель… Я ж лет близ пятидесяти в этом ни малого раза испытания не имел. Как не стыдится он мне сие предлагать!» Но автор этого письма имел другие причины, и более убедительные к тому, чтоб покинуть Швейцарию и ее непосредственное соседство. Отношение жителей этой страны к русским становилась таковым, что Викгам предвидел общее восстание против чужестранцев, ранее прослывших в той же стране за избавителей.

По поводу этой перемены и ее причин сами швейцарские историки изобилуют оценкой и документами, тем менее способными дать основание для правдоподобной догадки, что передаваемые факты и выведенные из них заключения противоречат себе иногда у одного и того же автора. Один несомненный факт господствует, однако, в этом споре: военный разрыв, наполовину совершившийся, между русскими и австрийцами со времени движения Суворова в Швейцарию и неизбежное следствие этого разрыва – невозможность для Суворова заботиться о продовольствии своих войск законным порядком. За неимением своего собственного интендантства, его армия была теперь вынуждена жить за счет обывателей, а это был грабеж, – не организованный грабеж революционных армий, но обращающийся в чистое мародерство, и потому еще худший. Уже в Италии несходство характеров, обнаружившееся в союзниках с самого начала кампании, и происходившее от того недостаточное снабжение продовольствием вызывали временами со стороны русских такого рода вольности. Отсюда ослабление дисциплины, отмеченное Викгамом. В Швейцарии случай стал правилом. По свидетельству английского агента, герои Треббии и Нови прибыли будто бы в Фельдкирх обремененные добычей, собранной при проходе через кантоны Ури, Швиц и Гларис, где, однако, их встретили наилучшим образом. Везде на своем пути они приносили разорение, опустошая даже виноградники и всякого рода насаждения. Система денежных контрибуций, установленная в государствах французами, как ни находили ее тягостной, была, говорит Викгам, «сравнительно милостью». Офицеры не останавливали своих солдат, принимая часто участие в совершаемых насилиях, а Суворов закрывал глаза, сознавая, что не в состоянии иначе прокормить своих людей, и озабоченный также сохранением своей популярности, вследствие притязаний великого князя Константина на главнокомандование.

Эти уверения, приводимые другими свидетелями, должны были, как мы увидим, получить самое блестящее подтверждение – от самого Суворова. Но грабеж и всякого рода неизбежно сопровождавшие его насилия представляли собой не единственный вред, который приходилось терпеть несчастным швейцарцам от тех же гостей. При прибытии Корсакова, Лагарп, бывший наставник великих князей Александра и Константина, был членом Директории Гельветической республики. Изгнанный из России, он сохранил вражду к одной Екатерине и не упускал ни одного случая, чтобы расхваливать ее сына – «несчастного непризнанного принца». Но в то же время он аплодировал успехам «храброго Массены», и в июле 1799 года имел наивность написать царю, прося его оказать содействие независимости Швейцарии, подобно тому, как он сам, в 1793 и 1794 годах, поддержал, по мере своих сил, права законного наследника на Российский престол. Ответом было данное Корсакову распоряжение арестовать дерзкого члена Директории и отправить его под конвоем в Петербург, откуда он будет препровожден в Сибирь!

Так как «храбрый Массена» этому помешал, распоряжение не могло быть выполнено, и добрый Лагарп остался при своих иллюзиях. «Зная сердце русского государя», он заявил, что не боится предписанного ареста, если бы он и был выполнен, и твердо держался этого мнения даже после того, как, за неимением возможности лучше удовлетворить свой гнев, Павел отнял у него пенсию.

Раз такие примеры подавал государь, можно себе представить, как ими пользовались его подданные в отношении соотечественников знаменитого вальдейца, и становится понятным, что Суворов поторопился отыскать в другом месте более гостеприимные зимние квартиры. Он не из-за этого отказывался от намерения предоставить свои войска для служения коалиции и в особенности от желания командовать еще одной австро-российской армией. Но он все более и более противился соглашению по этому предмету с эрцгерцогом. Он уклонялся от свиданий, предлагаемых ему принцем, и писал ему совершенно бессознательно:

«Наследственные земли должны быть защищаемы завоеваниями бескорыстными; для этого нужно привлечь любовь народов справедливостью… Вам говорит это старый солдат, который почти шестьдесят лет несет уже лямку, который водил к победам войска Иосифа II и утвердил в Галиции владычество знаменитого дома Австрийского…»

Он хвастался своим содействием акту насилия и несправедливости, не имеющему себе равного, который, в этом уголке славянской земли предоставил немецкому игу не только поляков, но и миллионы русских!

Довольно дерзким образом он учил также молодого полководца и его военных вдохновителей: «Я не люблю болтовни Демосфеновой, ни академиков, только путающих здравый смысл, ни сената Аннибалова. Я не знаю зависти, демонстраций, контрмаршей. Вместо этих ребячеств – глазомер, быстрота и натиск: вот мои руководители».

Он не уклонялся от предложения эрцгерцогу своего содействия для краткой зимней кампании, упорной и решительной (solide et nerveuse), во время которой «можно было бы, наверное, разбить какого-нибудь Шампионне или Бонапарта». Но он отнимал у своего корреспондента всякую охоту соображаться с этим предложением, тотчас же снова впадая в разглагольствования, ставшие у него теперь обычными:

«Да служат две армии двум императорам, коалиции и всей Европе в одном добродетельном герое! Что касается до положения о будущей, большой, весенней кампании… то возможно ли допустить в оной Кампо-Формидо (sic)! Уже вы видите, что новый Рим идет по следам древнего: приобретая друзей, он достигнет своей цели почтить Германию титлом союзницы так, как Испанию, Голландию и незадолго перед тем Италию, – дабы в свое время повергнут оную в сугубое очарование, принять оную в покровительство, и страны процветающих наций обратить в свои провинции…»