Гусейн Наджафов - Лодки уходят в шторм

— Смею заметить, Мамедхан, — откашлявшись, вставил Сухорукин, — Азербайджан — тоже часть территории России!

— Был, господин Сухорукин! Был! А теперь Азербайджан — независимая… — Мамедхан запнулся, посмотрел на полковника Ролсона. Тот слегка кивнул. И Мамедхан продолжал: — Независимая, суверенная республика! А вы, господа муганцы, отвергаете мусаватский парламент, отказываетесь признать власть Азербайджанского правительства! — Мамедхан двумя руками резко откинул полы черкески и опустился в кресло.

Ролсон повернулся в сторону Ильяшевича, и тот прочел в его глазах вопрос: «В самом деле, господа, почему бы вам не признать правительство Азербайджана?»

Ильяшевич нахмурился и буркнул в пышные седые усы:

— Мы признаем только центральную российскую власть!

— Власть совдепии? — вскочил Мамедхан. — Или в России есть другая центральная власть?

— Будет, батенька, будет! — не растерялся Ильяшевич. — Не позднее этого лета генерал Деникин возьмет Москву и покончит с совдепией.

Трубка во рту Ролсона словно закивала.

— Да услышит аллах из ваших уст, полковник. Как говорят мусульмане, о чем мечтает слепой? Иметь два глаза: один косой, один прямой. Но Азербайджан Деникину не видать. Азербайджан останется дружественной России независимой республикой. Генерал Томсон сам сказал об этом председателю правительства Фаталихану Хойскому. — Мамедхан выжидательно посмотрел на полковника Ролсона. Тот кивнул и принялся набивать трубку.

— Ну и пусть остается, — задергал бородкой Алексеев. — Мы не против. А что касается Мугани, то и она останется автономной республикой, независимой от Азербайджана, неразрывной частью единой и неделимой России.

— На земле Азербайджана — независимой от Азербайджана? Это как же получается?

— А вот так и получается. Так решил наш съезд муганского зажиточного крестьянства. Таково волеизъявление народа.

Ролсон кивнул.

— Слушай, какого народа? Наш мусульманский народ…

— Я говорю о русских людях Мугани! — перебил его Алексеев.

— О каких русских людях? Слушай, Алексеев, ты забыл, кто твои предки и как они сюда попали? — Мамедхан зло посмотрел на маленького человека в черном сюртуке; тугой стоячий воротник упирался в его жилистую шею.

Лицо Алексеева пошло багровыми пятнами. Его предки, зажиточные рязанские мужики, были молоканами — пили молоко в постные дни. За это церковь предала их анафеме. Вместе о сотнями семей других сектантов — баптистов и субботников — их изгнали из родных мест, насильственно переселили в Муганскую степь. Переселенцы создали на Мугани и мостами на Ленкоранской низменности русские поселения: Пришиб, Привольное, Новоголовку, Николаевну, Андреевну и другие. Им удалось разбогатеть — купцы Алексеев, Аникеев, Николаев торговали хлебом по всему Закавказью, вывозили его в Персию.

— Думаешь, если у меня бороды нет, так я не понимаю, что к чему? — продолжал Мамедхан. Он вытащил из кармана листок бумаги, развернул его. — Вот, послушайте: «…Переселение из России производится во славу все того же националистического принципа „русификации окраин“ [1] Ленин В. И. ПСС, т. 3, с. 594. . Понятно?

Алексеев раскрыл рот и стал глотать воздух, как рыба, выброшенная на берег. Ильяшевич нервно подергал пышный ус. Сухорукнн выпрямился в кресле, спросил:

— Простите, хан, кто написал эти нелепые слова?

— Ваш Ленин! — ехидно ответил Мамедхан.

У всех округлились глаза. Сухорукин оскорбленно встал.

— Почему же „наш“? Здесь, слава богу, нет большевиков. Я лично эсер, член партии социалистов-революционеров.

— Какая разница, — махнул рукой Мамедхан. — Кечал Мамед или Мамед Кечал. Все вы, революционеры, одинаковы!

— Ну, знаете, — развел длинными руками Сухорукин.

Вынув трубку изо рта, Ролсон удивленно посмотрел на Мамедхана.

— Вы читаете Ленина? — впервые заговорил он.

— Что вы, что вы, мистер Ролсон! — забеспокоился Мамедхан. — Большевистского агитатора схватили… У него листовку отобрал…

Сухорукнн откашлялся.

— Значит, „русификация окраин“! Занятно! Что ж, как учитель истории позволю себе преподать вам небольшой урок. Вы являетесь потомком первого хана Талыша, Мир Мустафы хана, не так ли?

— Да. И горжусь этим!

— Прекрасно. В таком случае вы должны знать, что Мир Мустафа хан, ища защиты от персидских и турецких орд, обратился к русскому государю с просьбой взять вас, мусульман, под свое покровительство. — Сухорукин говорил менторским тоном, словно действительно вел урок в классе. — Мир Мустафа хан заключил договор с Россией и принял российское подданство.

— Знаю, — хмуро согласился Мамедхан. — Из двух зол выбирают меньшее.

— Допустим, — согласился Сухорукин. — Пойдем дальше. Мир Мустафа хан выдал свою дочь за русского офицера.

— При чем тут ханская дочь? — взорвался Мамедхан.

— Насколько мне известно, вы ведете свой род от этой самой ханской дочери и русского офицера.

— Я чистокровный талыш! — передернулся Мамедхан под общий смех.

— Какой же ты, батенька, чистокровный. Ты наш брат русак! Ну, Терентий Павлович, вот это прижучил! Молодец! — захихикал Алексеев.

— Пойдем дальше, — тем же тоном продолжал Сухорукин. — Генералиссимус Суворов писал царице о вашем досточтимом предке: „Оный хан к Российским подданным ласкателен“. Что же вы, Мамедхан, так нетерпимо относитесь к русским людям Мугани?

— Вот уж правда, что нетерпимо! — задергал козлиной бородкой Алексеев. — Хотя и вы, и ваш парламент едите наш, русский хлебушек.

Мамедхан озирался, как затравленный зверь.

— Ай балам! — закричал он. — Это вы начали: народ, народ. При чем тут народ? Народ пусть работает! Мы что требуем: распустить краевую управу, передать власть мусавату!

— Этому не бывать! — выпятил грудь Ильяшевич. — Русское воинство, которым я имею честь командовать, сумеет защитить Мугань!

— Защити, батюшка, защити! — подхватил Алексеев. — Мы за тобой как за каменной стеной.

— Видите, мистер Ролсон? — развел руками Мамедхан. — Без ваших солдат решить этот вопрос невозможно. Я говорил генералу Томсону и вам говорю: если англичане придут в Ленкорань, мы, мусульмане, с радостью вступим в ряды английской армии.

Ролсон кивнул.

— Ох, хитер! — заерзал в кресле Ильяшевич. — Нас с англичанами столкнуть хочет, а?

Однако быстро вы меняете симпатии, Мамедхан! — ухмыльнулся Сухорукин. — Два месяца назад вы говорили Нури Паше, что готовы вступить в турецкую армию.

— Верно! Говорил! — ударил по подлокотникам Ильяшевич. — А Нури Паша ответил… Дай бог памяти… — Он обернулся к адъютанту, тот вскочил. — Сафьяновую папку! — Адъютант поспешно вышел из комнаты. — Сейчас, батенька, я вам напомню, что сказал Нури Паша, — погрозил он изнеможенно откинувшемуся в кресле Мамедхану.