Гусейн Наджафов - Лодки уходят в шторм

— Батюшка ты наш… — Хошев не знал, то ли радоваться, что Ильяшевич жив, то ли огорчаться его жалкому виду.

— В чем дело, господа? — промычал Ильяшевич. — Ах, это вы, поручик? Я вас таким первачом угощу!

— Где он взял водку? — строго спросил Ульянцев Рябинина.

Тот пожал плечами.

— Врешь, братец, — отпихнул его Ильяшевич. — Не ты ли выменял мои сапоги на самогон?

Ульянцев посмотрел на Рябинина взглядом, не обещавшим ничего хорошего. А Ильяшевич забренчал на гитаре и запел:

Каково, а? Блок! Ты читал Блока, матрос?

— Идите-ка проспитесь, полковник.

Рябинин и Вулевич увели Ильяшевича.

— Мы освободим вас, батюшка! — крикнул вслед Хошев.

Ильяшевич повернулся в дверях и устало улыбнулся ему:

— Пустое, милый, все пустое. "Я пьян давно, мне все равно…"

Хошев был готов грызть ногти: от досады и злости: его кумир пал в его глазах. А этот чертов матрос еще и посмеивается…

— Мы требуем немедленного освобождения полковника Ильяшевича!

— Сперва вы освободите наших парламентеров и соберите свой отряд. Мне поговорить надо с вашими людьми"

— Они растерзают вас, — криво усмехнулся Хошев.

— В таком случае предлагаю провести делегатское собрание. Попытаемся мирно обсудить ваши условия.

— Но обе стороны остаются на занятых рубежах.

— Согласен. Вы освободите наших…

— Они останутся заложниками!

— Тогда вопрос о полковнике Ильяшевиче обсуждаться не будет!

— Хорошо, мы освободим их.

— Завтра по двадцать пять человек с каждой стороны встречаемся в полдень в городском саду.

— Ровно в полдень! — Хошев круто повернулся и вышел.

Ульянцев опустился на стул, и его снова затрясла лихорадка.

— Тебе совсем плохо, — сказала Мария.

— Мне совсем хорошо, Мария. Полный морской порядок! Только бы наши подоспели завтра к вечеру…

Мария сделала ему укол, уложила в постель, и он проспал до самого прихода Горлина, Сурнина и Морсина. Они вошли в кабинет Ульянцева в сопровождении Наумова, Ахундова, Блэка и еще нескольких работников, обрадовавшихся их возвращению.

Делегаты рассказали, что едва их ландо в сопровождении конвоя — нескольких красноармейцев — въехало в Николаевну, группа всадников окружила их и, защищая от возбужденных, орущих непристойности отрядников, требовавших немедленного самосуда над комиссарами, доставила в штаб к Хошеву.

Делегаты сообщили ему, что Реввоенсовет принимает его предложение.

— А оркестр где же? — спросил Хошев.

— Встретит на Форштадте.

— А вы что же сюда приехали?

— Поговорить с вашими бойцами, разъяснить им боевую задачу… Да только они нас так встретили…

— Боевую задачу мы им уже сами разъяснили, — нагло усмехнулся Хошев. — Так что встречаться с ними не советую. А вот с ревкомом — пожалуйста. Эй, проводите комиссаров!

Вооруженные люди обступили делегатов и привели в соседний дом. В дверях и под окнами поставили часовых.

В комнату вошли члены "ревкома" — трое мелких кулаков со странными фамилиями: Жабин, Дубина и Дураков — нарочно не придумаешь!

Из разговора с ними все стало ясно. Оказывается, кулаки распалили муганских крестьян, пустив слух, будто коммунисты грозят убить Ильяшевича и послать на Мугань банды Юсуфа и Мамедхана, чтобы согнать их со своих земель. Вот крестьяне и пошли за Хошевым.

Через несколько часов Хошев двинулся на Ленкорань. Впереди ехал эскадрон, за ним — ландо делегатов с двойным конвоем — красноармейским и беломуганским, — затем пехота, артиллерия и обоз с "ревкомом" и хлебом — в каждом селе, через которое проходили хошевцы, сельчане выносили хлеб и складывали его в фургоны: ведь идут спасать Ленкорань от мусаватистов, вызволить батюшку Ильяшевича, спасителя Мугани.

На Форштадте штаб Хошева расположился в доме Иванова, один из сыновей которого был офицером, состоял в отряде Хошева, а другой — красноармейцем.

Любопытную подробность о коварстве Хошева выведал Ахундов у знакомого джуралинца, попавшего в плен. Оказывается, когда банда пришла на Малый базар, Хошев приказал взводному Чубаненко отобрать двадцать пять джуралинцев, открыть огонь по маяку, чтобы захватить его, а оттуда стрелять по Малому базару, по своим же людям, чтобы еще больше распалить их перед налетом на город.

Ульянцев с вернувшимися товарищами отправился в Су-тамурдов, где состоялся военно-политический актив. Там он изложил свой план "дипломатических переговоров" с Хошевым.

Приступы лихорадки прошли, но болезнь так изнурила Ульянцева, что его все время клонило ко сну, трудно было собраться с мыслями. И в таком состоянии он вместе с делегатами, избранными в Сутамурдове для переговоров с Хошевым, на следующий день к полудню вернулся в Ленкорань.

Ульянцеву стоило больших трудов затянуть переговоры до позднего вечера. Он хитрил, прикидывался простачком. Когда тот или иной вопрос, казалось, уже был оговорен, Ульянцев и его коллеги вносили вдруг такое предложение, которое не устраивало хошевцев, и спор разгорался с новой силой. Раза два разъяренный Хошев вскакивал и резко заявлял, что не намерен больше вести переговоры, но Ульянцев вдруг уступал, и он снова садился.

В конце концов все свелось к нескольким основным положениям Ульянцева. Собрание постановило выделить из отряда 150 человек для защиты Ленкорани (а следовательно, и Ильяшевича) от мусаватистов, а остальным мятежникам разъехаться по домам. Вопрос об освобождении Ильяшевича и восстановлении его на посту командующего рассмотреть после разгрома мусаватских банд.

Поздно вечером, когда делегаты муганцев сообщили своим о решении собрания, возбужденные мятежники отказались подчиниться этому решению. Настаивали на том, чтобы их требования об освобождении Ильяшевича и назначении его командующим были выполнены завтра же, 27 июня, к девяти часам утра. Иначе…

— Хорошо, завтра так завтра, — устало согласился Ульянцев. Только что к нему пробрался маленький Ази и шепнул на ухо, что красноармейские части пришли в Сутамурдов…

…Сергей так гнал коня по знакомой дороге, что прискакал в район расположения войск раньше гонца штаба армии, хотя выехал позже. Вскоре прискакал и гонец. Начались сборы к походу.

Оставив небольшой заслон, красноармейские части и отряды Агаева и Балы Мамеда под покровом ночи скрытно снялись с места и углубились в лес. Шли тихо, сторожко, чтобы ни зверя не вспугнуть, ни птицу. И только к утру, удалившись от линии фронта на большое расстояние, пустили коней вскачь.

Сергей не знал, как сообщить Салману о гибели Джаханнэнэ и Багдагюль. Рассказал сперва Агаеву и Гусейнали. Как задрожал Гусейнали, как раскалились его глаза!