Гусейн Наджафов - Лодки уходят в шторм

"Как-то они там, мои родные?" — с грустью подумал Коломийцев о родителях, брате и сестрах. Он знал, что на Ставропольщине хозяйничают белогвардейцы. Но не знал он, да так и не узнает до конца (ведь ему оставалось жить всего три месяца), что бандиты арестовали Осипа Карловича, били шомполами и отец, потеряв рассудок, недавно скончался.

Коломийцев вошел в аудиторию Святого Марка, взобрался на седьмой ряд и сел на свое "привычное место".

Сколько воспоминаний связано с этой аудиторией! Здесь проводились общекурсовые лекции, бурлили студенческие митинги, звучали призывы: "Долой Гришку Распутина из царевой опочивальни!" Здесь октябрьским днем шестнадцатого года напутствовали третьекурсников, уходивших в армию. Ушел тогда и Коломийцев…

Теперь воспоминания потекли, как река из истока, и не было ни сил, ни охоты прерывать их то медленное, то бурное течение… Военная школа, краткосрочная муштра, и прапорщик Коломийцев командируется в Персию, в распоряжение Отдельного кавалерийского экспедиционного корпуса генерала Баратова.

Еще в 1907 году Англия и Россия поделили Персию на зоны влияния, а в мае 1915 года по просьбе Великобритании сюда пришел корпус Баратова, чтобы прикрыть фланг британских войск, сражавшихся в Месопотамии, против турецкой армии.

Коломийцева назначили начальником разведывательного отделения в городе Керманшахе, где на вершине холма в глинобитном караван-сарае располагался русский гарнизон. При воспоминании о Керманшахе у Коломийцева больно сжалось сердце — там он впервые увидел Евдокию Ивановну Шевченко, сестру милосердия, милую Дуняшу, ставшую его женой…

Общительный по натуре, Коломийцев скоро подружился с бедняками, купцами, сабзи-фурушами — продавцами зелени, и даже с ажанами — полицейскими. Изнывавшие в летний зной в светло-коричневой форме из толстого шведского сукна (форма персидских ажанов была закуплена в Швеции), в барашковых папахах с жестяным львом, грозившим саблей в поднятой лапе, с обмотками и парусиновыми тапочками на ногах, ажаны были, в сущности, неплохими парнями, всегда готовыми услужить "агаи забиту" — господину офицеру. Коломийцев порой слонялся в крытых полутемных, крикливых и зловонных рядах базара, самого достопримечательного места Керманшаха. Лавки бакалейщиков, мясников, молочников, сабзи-фурушей, чеканщиков, ювелиров, ковроткачей вели на тоже крытую круглую площадь с виселицей в центре. В Керманшахе в живом общении с народом учился Коломийцев поэтической образности речи, постигая мудрость и многозначность фарсидского языка, и вскоре уже свободно владел им. Коломийцев с большой симпатией относился к местным жителям, разбираясь, кто виноват в бедственном положении персидского народа, открыто выражал недовольство колониальной политикой Англии и России.

Когда в сонные улицы и шумные тоннели базара свежим ветром ворвалась весть о революции в России и отречении царя, всполошился, загудел гарнизон Керманшаха. Солдаты и казаки, нацепившие красные банты, офицеры, снявшие погоны, то и дело собирались на митинги, говорили жаркие речи, требовали возвращения домой.

Коломийцева избрали в Совет солдатских депутатов, он вступил в партию эсеров.

Англичане были недовольны происходящими волнениями. Как-то Мак-Дауль, английский консул в Хамадане, обратил внимание Баратова на нежелательные высказывания в адрес англичан, в частности, со стороны прапорщика Коломийцева. Вскоре Коломийцева вызвали в штаб и под предлогом отправки в Петроград, на курсы при Генштабе, удалили из Персии.

В июле семнадцатого года, закончив курсы и возвращаясь из Петрограда в Персию, Коломийцев последний раз видел Москву. И вот он снова здесь, сидит в аудитории Святого Марка и вспоминает бурные дни двух последних лет.

Он вспомнил, как радостно взволновали жителей Хамадана и солдат гарнизона, истосковавшихся по родным российским просторам, добрые вести, долетавшие из Петрограда.

В первый же день образования Советское правительство приняло Декреты о мире и земле. В конце ноября обратилось ко всем трудящимся мусульманам России и Востока: "…Мы заявляем, что договор о разделе Персии порван и уничтожен. Как только прекратятся военные действия, войска будут выведены из Персии".

Бурлили, клокотали гарнизоны Хамадана, Керманшаха, Решта и Эязели. На радостях солдаты палили в воздух: "Домой! Скорей домой!"

Вспомнилась Коломийцеву стычка с казачьим полковником Филипповым. На митинге в полку Филиппов грубо оборвал его:

— Казаки, что вы слушаете изменника? Гоните его в шею!

— Арестовать предателя! — поддержали его в толпе.

— Не трожь! Не те времена! Пусть говорит! — зашумели другие.

И Коломийцев продолжал говорить. Чьи интересы охраняют казаки в Персии? В угоду англичанам держат их здесь баратовы и филипповы, а дома ждут жены и дети, ждет земля, а они торчат в Персии, охраняют путь к английским владениям в Индии.

Казаки снова зашумели:

— А верно говорит, служивые. Вон и турка и германец кончили воевать. Надо и нам вертаться до станиц.

— Пусть кацапы едут, а мы — как прикажут!

— А чего нам ждать? Принимай резолюцию, требуем — домой!

"Ну, прапорщик, встретимся мы с тобой", — пригрозил тогда Филиппов…

Что было потом? В середине декабря семнадцатого года солдатский Совет делегировал Коломийцева в Тифлис на Второй краевой съезд Кавказской армии. Там он сблизился со Степаном Шаумяном, Григорием Коргановым, Иваном Малыгиным. Под их влиянием Коломийцев порвал с эсеровской партией и вернулся в Персию убежденным большевиком. Тогда же его назначили комиссаром корпуса и секретарем Энзелийского ревкома. Председателем ревкома был назначен Антон Челяпин, бывший фельдшер рыбных промыслов Лианозова в Энзели. Вместе принялись за дело. А дел было много.

Генерал Баратов не признавал Советской власти, ревкомов и их решений. Но он понимал, что войска вышли из подчинения, как река из берегов, и, если не разрешить им возврат на родину, они прорвут "запруду", сметут его самого и устремятся в Россию. И он разрешил отъезд, но в то же время сколачивал из числа рьяных монархистов добровольческие отряды для борьбы против Советской России. Тут на помощь ему пришли англичане.

24 декабря командира 1-й пехотной бригады генерал-майора Денстервиля вызвали в штаб армии в Дели и вручили секретный приказ: сформировать отряд и двигаться на Кавказ. В январе Денстервиль выехал в Багдад, а оттуда — в Персию.

В Хамадане Денстервиль встретился с Баратовым и быстро столковался с ним о создании русско-британских отрядов из числа оставшихся в Персии солдат и офицеров: солдаты будут русские, а деньги и контроль — британские.

На пути Денстервиля и его отряда — "Денстерфорса" — к Каспийскому морю стояли две преграды: Кучук-хан и Энзелийский ревком.