Семён Шуртаков - Вершина Столетова

Перечитал, отложил в сторону и опять пододвинул чистый лист бумаги. Но уже через минуту убедился, что это была игра в прятки с самим собой…

Илья оделся и вышел.

На улице было малолюдно, тихо. Где-то за поворотом фыркала машина, пожарник на каланче мерно отбивал часы, но эти звуки не нарушали, а скорее подчеркивали зимнюю тишину села. Илья долго не мог свыкнуться с этой тишиной, после немолчного разноголосого шума города она казалась ему гнетущей, неживой. Шагая сейчас широкой заснеженной улицей и глубоко вдыхая ядреный воздух, он впервые, может быть, ощутил благостность этого разлитого в зимней природе спокойствия.

«Выходит, понемногу привыкаю к новой жизни. Акклиматизируюсь…»

Оформляя расчет в «Заготзерне», Михаил замешкался и опоздал на совещание.

Пришел он лишь к перерыву. Ничего не оставалось, как вместе со всеми закурить и поискать друзей-товарищей. Прохаживаясь по фойе, Михаил заметил чуть в стороне, у окна свою соседку, с которой он несколько дней назад столкнулся на крыльце эмтеэсовской конторы. Она стояла между Ильей Гараниным и новым бригадиром Галышевым.

— Очень хорошо ты выступила, Оля, — говорил Галышев. — Молодец!

«Знаком он с нею, что ли, давно или так, по смелости характера запросто подошел?» — почему-то с некоторой завистью подумал Михаил, прислушиваясь к разговору и жалея, что опоздал и не слышал выступления Ольги.

Ему тоже хотелось бы подойти к Ольге и разговориться. Неважно, о чем именно. Важно просто показаться перед ней не беспомощным человеком, у которого выбили клюшку, а вполне самостоятельным, независимым. Но он не знал, как это сделать.

Перерыв кончился. Чтобы не толкаться у дверей, Михаил помедлил. Ольга, проходя мимо, оглянулась в его сторону и, улыбнувшись, поздоровалась.

— Здравствуйте, — ответил Михаил. Ответил, как ему показалось, слишком поспешно. Уж очень неожиданно это получилось. У него даже голос, кажется, слегка дрогнул от волнения.

— Вы… тоже здесь? — видимо считая неудобным сразу же уйти и в то же время не зная, что сказать, спросила Ольга.

— Да, — подтвердил Михаил то, что не требовало подтверждения, и еще больше разозлился на себя за это.

— Ну, что ж, пойдемте. Начинают.

Михаил бросил окурок и за Ольгой вошел в зал.

Давненько не приходилось ему бывать на таком оживленном, шумном совещании. Председательствующий не стучал по графину, не взывал к порядку; шум никому не мешал. Это был совсем не тот мерный, как осенний дождь, непроницаемый шум, который обычно устанавливается во время дежурных речей записных ораторов. Здесь внимательно слушали, но у всех было такое состояние, что трудно было удержаться, чтобы не кинуть реплику, не обменяться тут же мнением со своим соседом.

Если кто из выступающих пытался читать свою речь по бумажке, ему дружно советовали: да отложи ты ее в сторону, руби смелей, не оглядывайся. Трактористы говорили без всяких конспектов, коротко, по-деловому, будто общение с машиной приучило их ценить время и выражаться ясно и точно.

А может, Михаилу только казалось, что трактористы говорят хорошо. Может, потому он слушал их с особым вниманием, что каждое выступление было понятно ему до последнего слова и как бы приобщало к тем интересам, которыми его товарищи по профессии жили и которые теперь снова стали ему близкими и дорогими.

Михаилу тоже хотелось выступить. Надо бы сказать об одном дурном, укоренившемся порядке: когда приходят в МТС новые тракторы, их отдают передовым трактористам, а старые машины у них забираются и передаются в отстающие бригады. Но разве такое уж хитрое дело быть передовиком на новой машине?! И вот гнилой этот порядок кое-где удержался и до сих пор. В седьмой бригаде, например, которую взял Михаил, потому скопились одни «гробы», что считалась она отстающей и в нее помалу списывали старые машины из других бригад… Однако говорить обо всем этом было не совсем удобно: ну, вот, скажут, сам же напросился, а теперь сам же и плачет… И еще почему-то смущало присутствие в зале Ольги.

Как ни внимательно слушал Михаил, о чем говорилось на совещании, он ни на минуту не забывал, что где-то здесь, рядом сидит Ольга. И раз и два он как бы невзначай даже оглянулся в ее сторону… Выступить он так и не решился.

Кончилось совещание затемно. И опять как-то так получилось, что по выходе из клуба Михаил оказался рядом с Ольгой.

— А ведь нам, кажется, по пути, — с деланным равнодушием сказал он, и таким тоном, будто эта мысль вот только что, сию минуту, осенила его.

— Разве? Что ж, это хорошо, — просто ответила Ольга.

Вечер был тихий, теплый. Михаил шел рядом с Ольгой, стараясь не очень заметно опираться на клюшку.

Ольга сказала, что живет здесь недавно, потому и не знает всех своих соседей, а до этого жила в Ключевском. Михаил хотел было расспросить ее пообстоятельнее, но, пока собирался, разговор незаметно перешел на совещание, и спрашивать о том, что его интересовало, было уж совсем некстати. Вот и его дом! Секунду Михаил колебался: не пройтись ли с Ольгой дальше, но тут же отбросил эту мысль: получится самое настоящее провожание, неудобно.

— Чуете? — останавливаясь, сказала Ольга. — Весной пахнет.

— А мне — сюда, — невпопад ответил Михаил. — До свидания…

— Ну, и я почти что дома. До свидания. Будет время — по-соседски заходите…

Михаил пообещал зайти и, провожая Ольгу взглядом, глубоко вдохнул чистый воздух. «Да, кажется, и в самом деле пахнет весной».

Он дошел до своего крыльца, некоторое время постоял около него и повернул обратно. Домой идти не хотелось. Уж слишком хорошим был вечер. Хотелось еще побыть одному.

Сбив на затылок шапку, Михаил медленно пошел вниз по улице.

У Ольги уже горел свет, но за окнами, подернутыми ледяной корочкой, ничего не было видно.

Падал тихий, медленный снежок. Из громкоговорителя на площади доносилась тоже медленная, плавная мелодия вальса.

Среди других непонятных вещей, которые, что ни день, открывались перед Ильей, встало теперь орошение.

Когда он в Ключевском услышал от Татьяны Васильевны, что с увеличением поливного поля прибавятся одни хлопоты, а не урожай, он не придал тогда этому значения.

Но вот на совещании Ольга горячо и убежденно высказалась за резкое увеличение поливных площадей, а председатели Старой Березовки и Ключевского не только не поддержали ее, но, пожалуй, не менее убежденно выступили против. Теперь уж Илья не мог остаться в стороне, хотя и понимал, что мелиорация тоже вряд ли имеет отношение к его прямым обязанностям.

Для начала он решил «просветиться» у главного агронома.

Когда Илья вошел в кабинет, Виктор Давыдович сидел, углубленный в бумаги, обложенный отчетными формами, циркулярами и предписаниями. Его черные, расчесанные на пробор волосы, черный костюм и такого же цвета галстук подчеркивали ослепительную белизну воротничка и удивительно белое для агронома, совершенно не тронутое загаром лицо.