Семён Шуртаков - Вершина Столетова

Собрание словно прорвало. Нашлись и другие «документы». Нашелся парень, которого кладовщик посылал отвозить муку куда-то на сторону, объявился «купец», продававший, по указке Тузова, капусту.

Тузовцы уже не осмеливались выступать открыто и только кидали изредка хлесткие, злые реплики.

Сам Тузов вопрошающе посматривал на Сосницкого, но тот делал вид, что не замечает этих взглядов.

А когда стало совершенно ясно, куда дует ветер, Сосницкий взял слово. После довольно пространного, теоретически обоснованного вступления о значении критики снизу, о том, что партия учит особенно чутко относиться именно к такого рода критике, и так далее в том же духе, Сосницкий покосился на веревочную уздечку и сказал:

— Отдельные выступления в адрес руководителей колхоза говорят о явном неблагополучии, и райком, несомненно, учтет их. Меня удивляет только, почему партийная организация колхоза не била тревогу и своевременно не сигнализировала в райком…

Обернувшись к сидящему недалеко от него парторгу, Сосницкий повозмущался еще некоторое время «политической беспечностью» новоберезовских коммунистов и кончил тем же, с чего начал, — воздал должное благотворности критики снизу.

«До чего же ловок — сухим из воды хочет выйти!» Илья уже хотел было попросить слова, как из рядов раздался голос Михаила Брагина:

— А меня, товарищ Сосницкий, представь, не удивляет, — Брагин поднялся, — не удивляет ничуть. И вот почему. Здешняя парторганизация у вас в райкоме на хорошем счету. Ведь так? Вопрос: почему? Ответ: да потому, что очень аккуратно, всех раньше, представляет в райком ведомости по членским взносам и всякие сводки о проведенных и непроведенных лекциях. Что здешние коммунисты делают, кроме того, что заседают и пишут протоколы и всякие решения, это вас почему-то мало интересует. Так стоит ли тут после этого удивляться, товарищ Сосницкий? По-моему, не стоит. Я кончил.

Последние слова Брагина потонули в одобрительном гуле колхозников.

Решающим большинством голосов Тузова отстранили от руководства колхозом и вынесли постановление передать дело в прокуратуру. На место Тузова был выбран недавно окончивший областную школу председателей молодой паренек Иван Костин, сын довоенного председателя Петра Макаровича.

Разошлись за полночь. А на столе президиума, рядом с пустым графином, так и осталась лежать узластая веревочная уздечка.

С приходом нового председателя Ивана Костина отношения между трактористами и колхозом резко изменились. Если тузовским правилом было: ты — мне, я — тебе, ссориться не надо, то Костин сразу же сказал Михаилу: «Будем подымать колхоз вместе. Помогай!» И Михаил, чем только мог, помогал.

Вместе с кузнецом они заново отремонтировали оросительные шлюзы, поставили на ход молотилку. К Михаилу за помощью обращался машинист старенького движка. Помощь эту, правда, он скромно именовал технической консультацией, хотя чаще всего выражалась она в том, что Михаилу приходилось засучивать рукава и часами возиться с добродушно попыхивающим, но от этого не менее строптивым движком.

В самой бригаде много хлопот по-прежнему задавал горлановский трактор. Горланов и вчера и сегодня пришел на смену с большим опозданием.

Михаил накинул пиджак и вышел из вагончика. «Пойду проведаю этого молодца».

Горланов работал за оврагом, на участке, одним концом выходившем на проселочную дорогу, другим — упиравшемся в небольшой низкорослый перелесок.

Вечерело.

Михаил перебрался через овраг и дошел до перелеска. Горланов только что сделал поворот и остановился, чтобы долить в радиатор воды. Мотор дымил на малых оборотах, простуженно всхлипывая и чихая от слишком богатой смеси.

— Что он у тебя хлюпает, будто насморк схватил? — сказал Михаил, подходя к мотору и подымая капот. — Лень до карбюратора руку протянуть?

Михаил убавил жиклер, мотор откашлялся, облегченно вздохнул и, перестав захлебываться, заработал плавно, размеренно.

— Стой! — Михаил завернул жиклер совсем, и мотор остановился. — Иди-ка сюда… Это что? А?

Осмотр машин Михаил делал главным образом по утрам, а по вечерам полагался на самих трактористов. Горланов же с Пантюхиным вечером, оказывается, ограничивались лишь доливкой горючего и даже не протирали машину. Потому так плохо она и работала во время ночных смен.

— Сам-то ходишь грязным — ладно, может, тебе так нравится…

— Так ведь не на фортепьянах играю…

— А машина грязи не любит, запомни это и заруби! Не на фортепьянах… — Михаил начал злиться и на тракториста, и на свою собственную беспечность. — Три минуты — и чтобы все блестело!

Горланов вытащил из ящика ветошь, недовольно сопя, начал протирать мотор.

Михаил несколько минут бездумно смотрел на руки Горланова, на части мотора, которые тот протирал, и вдруг его глаза остановились на двух зазубринах на карбюраторе, точно зацепились за них. Он шагнул ближе. Ну да, это его зазубрины! А вот и наискось сточенный фланец, и нацарапанная на раме буква «Б», и еще несколько только ему одному известных примет. Ну, конечно, это его бывшая тринадцатая машина, «Чертова дюжина», как он ее тогда в шутку называл. Некоторые части уже были заменены, некоторые погнуты и побиты. Как шрамы на собственном теле, разглядывал он сейчас старые и новые отметины. И больно, обидно стало за грязь на моторе, за то, что у «Чертовой дюжины» такой равнодушный, нерадивый хозяин.

Чтобы несколько успокоиться, Михаил отошел к плугу, присел на раму.

Еще по дороге он заметил, что пахота у Горланова была неровной, гребнистой. Три пласта земли, перевернутой плугом, шли ровно, а четвертый на добрых полчетверти возвышался над ними. Посмотрев сейчас на плуги, Михаил понял, в чем дело. Один из них, тракторный, трехкорпусный, был установлен на мелкую пахоту, а конный, однокорпусный, прицепленный сзади, — на глубокую. «Вон они за счет чего простои-то наверстывают!..»

— Глубины измеряете? — вскинул голову Горланов. Странно как-то были устроены его рыжие, шальные глаза: то они смотрели прямо, то вдруг один глаз оставался на месте, а другой начинал смотреть куда-то ниже и даже немножко в сторону. Вот и сейчас Михаилу показалось, что одним он смотрит на него, а другим, с усмешкой, — в борозду. — Полный ажур, все как у Аннушки. Двадцать целых и пять десятых…

Руки у Михаила нервно вздрогнули.

— Ты кого обманываешь? — смотря на Горланова в упор и непроизвольно сжимая кулаки, спросил он совсем тихо.

Горланов точно укололся о прищуренный взгляд Михаила, чуть подался назад и перестал усмехаться. Бахвально-развязный тон он сменил на дружески-доверительный:

— Никакого обмана. И агроном и инспектор по качеству меряют глубину последней борозды. Так что не бойтесь, не подведу.