Франсишь Ди Понтиш Пиблз - Воздух, которым ты дышишь

У меня сводило желудок от ужаса, мы оказались третьими исполнителями самбы в программе, после иллюзиониста и перед Араси Араужо, нашей подражательницей, которая была последней. Надо же такому быть, чтобы именно она завершала концерт! Араужо считалась исполнительницей народных песен, и толпа запомнит именно ее выступление.

Граса и Анаис заперлись в крошечной гримерке «Урки», слишком маленькой, чтобы вместить нас троих. Когда я представляла себе, какой Граса выйдет оттуда, меня начинало подташнивать.

Прежде чем ехать в «Урку», мы, точно воры, сдернули с вешалки красное платье Грасы, ссыпали в наволочку кое-какие побрякушки. Потом все вчетвером понеслись в «Дамский шик», где Анаис взяла отрез плотной красной тафты, шляпную проволоку и горсть булавок. Винисиус помог нам доставить все это добро в «Урку», но он понятия не имел, для чего оно нам.

За сценой метался нервный человечек, проверявший, все ли готовы к выходу. Через десять минут объявят наш номер – а Граса все еще в гримерке, с Анаис. Появились «лунные» мальчики в щегольских голубых смокингах. Винисиус зализал свою густую шевелюру назад, открыв бачки и острые скулы. Я не могла заставить себя посмотреть ему в глаза.

Грудастая сопрано покинула сцену, и вниманием публики завладел иллюзионист. Нервный человечек, крутившийся возле наших парней, промокнул лоб платком, а потом взмахнул им, давая знак, что следующими на сцену пойдем мы.

Послышался перестук каблуков. Винисиус открыл рот и схватил меня за плечо. Маленький Ноэль чуть не выронил барабанчик.

На Грасе было открытое красное платье с вырезом-сердцем. Юбка колоколом расходилась от талии. На запястьях звенели все имевшиеся у Грасы браслеты. Ярко-алая помада. Глаза больше не были ни припухшими, ни покрасневшими. Сожженные волосы скрывала красная тафта, которую Анаис навертела затейливым тюрбаном.

– Ну что, ребята? В первый раз байяну видите? – Граса вскинула руки и улыбнулась.

В тот день не было никакого карнавала, праздника, когда в фаворе самые вызывающие наряды. Обычный бразильский день 1938 года. И выйти на сцену в наряде байяны – не в пародийном карнавальном костюме, а в эффектном платье – было немыслимо.

– Что это за игра? – спросил Винисиус и повернулся ко мне: – Твоя идея?

Граса уронила руки. Браслеты зазвенели.

– Это не игра.

– Сеньорита Салвадор! – выкрикнул нервный распорядитель и помахал нам.

Он увидел Грасу, и глаза его так расширились, что я подумала, не хватит ли его сейчас удар. Появись Граса вообще голой, он, наверное, был бы потрясен меньше. Распорядитель тяжело сглотнул и выговорил:

– Я не могу этого позволить.

– Это еще почему? – Улыбка Грасы исчезла.

– «Урка» – место для утонченных людей! – Распорядитель явно пребывал на грани. – Здесь дипломаты. Двоюродный брат президента сидит у сцены! Мы ожидали наряда чуть более…

– Скучного, – вставила Граса.

– Чуть более пристойного. – У человечка вспыхнули щеки. – Но, кажется, вы, matutas [29] Деревенщина ( португ. ). с северо-востока, этого не понимаете.

– Вы хотите сказать – она выглядит непристойно? – От вопля Буниту мы чуть не подскочили. Наш тихоня с куикой тяжело дышал, руки сжались в кулаки. – Хотите сказать, моя мать и мои сестры не достойны уважения, если одеваются так же?

– Дайте нам минутку, – сказала я.

– Минуту, но не больше. Если к тому моменту, когда иллюзионист закончит, она не будет выглядеть прилично, я отменю ваш номер.

– Прилично? – крикнула ему в спину Граса. – Да у меня больше прикрыто, чем у этих девок в зале.

Винисиус вздохнул.

– У нас всего три минуты, чтобы завоевать публику. А публика будет не столько слушать музыку, сколько разглядывать этот чертов наряд. Если Грасу не переодеть, никто нас просто не услышит.

Он смотрел на меня, Граса – тоже. Винисиус был прав, за одну песню Граса не успеет очаровать публику настолько, чтобы та забыла, что перед ней байяна, и сосредоточилась на голосе Грасы и нашей музыке.

– Я устрою вам побольше времени, – сказала я.

– Как? – спросил Кухня.

– Какая разница! – воскликнула Граса. – Дор все устроит. Ну что, встряхнем этих зануд как следует?

Ребята переглянулись. Худышка пожал плечами:

– Гори оно все огнем. Пускай у них челюсти поотваливаются.

Послышался плеск аплодисментов, и конферансье объявил:

– А теперь – народная музыка из наимоднейших клубов Лапы! Сеньора София Салвадор и «Голубая Луна»!

Со своего места за зеркальным занавесом я видела, как зрители перешептываются, пожимают плечами. Распорядитель торопился к нам, лицо у него пылало не хуже наряда Грасы. Но перехватить ее он не успел, Граса выбежала на сцену. Ребята последовали за ней.

Я схватила Винисиуса за руку:

– Что бы ни случилось здесь или за сценой – продолжайте играть.

Винисиус поцеловал меня в щеку и шагнул сквозь зеркальный занавес.

В зале воцарилась оглушительная тишина. Браслеты Грасы позванивали то громко, то тихо. Многочисленные зеркала словно высосали из Грасы все краски, лицо ее было белым. Парни расселись у нее за спиной полукругом и заиграли. Первые ноты вышли у Грасы неуверенно. Инструменты заглушали ее голос. Лицо Грасы на миг исказилось – она услышала, как слаб ее голос, – но она не сбилась, не начала заново. Она пела дальше.

Каждая аудитория, даже самая изысканная, ждет неудачи. Ждет, что исполнитель где-то ошибется, что песня окажется ему или ей не по зубам. Поэтому пусть певец изобразит, что теряет контроль, не теряя его по-настоящему. Чтобы справиться с этим, Грасе требовалось время. И добыть это время должна была я.

Выступившие уже участники концерта сгрудились за занавесом, чтобы поглазеть на Грасу и парней. Растолкав их, я кинулась к уборным, заглянула в пять гримерок и нашла нужную. Наряд Араси состоял из школьного вида белой блузки и широкой юбки вроде тех, что прежде носила Граса, вот только верхние пуговки на блузке были расстегнуты, а лицо певицы густо накрашено. Глядя в зеркало, Араси проходилась по щекам пуховкой.

– Ты ошиблась дверью, – сказала она, заметив меня.

– Нет. Тебя-то я и ищу.

– Наслышана про тебя. Сестра, я не из таких.

– Нашла сестру. – Я выхватила у нее пуховку.

Араси попыталась отобрать пуховку, и я подняла повыше руку. Араси сделала еще одну попытку. Я снова отдернула руку с пуховкой, а потом схватила Араси за локоть.

– Только тронь! Я закричу!

– Сиди тихо, и я ничего тебе не сломаю. – Я выкрутила ей запястье.

– Но мне уже на сцену пора. Я завершаю концерт.

– Не сегодня. – Я оттолкнула ее, повернула собачку хлипкого замка, схватила стул и подперла им ручку.

– Ты что делаешь?!

Я встала перед дверью: