Григорий Панченко - Потерянная принцесса [litres]

Тот резерв на последний случай, толком так и не вступивший в битву, – это ведь и оказались те самые христиане, которые были готовы отправиться во владения крестоносцев, а потом, может, кто и дальше соберется, за море. Осман, выехав встречать отца, позволил им сопровождать его. А поскольку в дальнем пути безоружному гибель, то и оружием их снабдил. Заодно выходила кой-какая подмога его сотням.

Очень хлипкая подмога. На нее никто не рассчитывал. Но вот же…

– Я бы и рад, – искренне ответил Лютгер. – Но на мне – христианский долг.

– Да какой там долг! – Эрургул запальчиво махнул рукой. – Сколько их – двадцать семь? Ха, точно как нас, когда мы с тобой впервые встретились! Полнокровный отряд. Что толку увеличивать эту силу еще на один меч… И без тебя доберутся!

«Двадцать восемь», – мысленно поправил старика Лютгер (тот забыл включить в это число Сюрлетту).

– Не доберутся, – сказал он вслух, – сгинут в пути. Или ты своих воинов с ними пошлешь? А потом брату Анно кого-то с ними обратно посылать, чтоб уже те не сгинули в пути? И долго всем нам гонять туда-сюда по полю этот pila pedalis [33] Рila pedalis ( лат. ) – «ножной мяч». Под этим названием, известным из трудов средневековых хронистов, существовал целый комплекс игр, распространенных у разных народов европейского Средневековья. Одна из ее разновидностей, на староанглийском именовавшаяся «fote bal», т. е. тот же «ножной мяч», породила современный футбол. ?

Эртургул на миг нахмурился: в его мире, как видно, не знали игры в ножной мяч. Но суть он уловил.

– Да, тут ты прав, друг мой альп. Похвально, что тебя так беспокоит судьба твоих единоверцев, – и еще похвальнее, что возможная участь моих джигитов тебя беспокоит тоже…

Лютгер посмотрел на него с некоторым удивлением. Ответный взгляд был очень выразителен, но непонятен.

Эртургул приподнялся на подушках, досадливо поморщился, но, когда рыцарь сделал было движение помочь, – предостерегающе выставил руку. И пальцем словно бы обвел все вокруг, включая стены шатра.

А-а, вот оно что… Теперь ясно.

Разговор велся без слуг: назначенного на эту роль молоденького воина Эртургул отослал прочь, а больше тут особо и некому прислуживать было. Но шатер, понятно, проницаем для звука. И если кто-то затаился снаружи…

Бейлербей чего-то опасается? Он в лагере своего сына, наследника и соправителя, верного ему как родная плоть и кровь и одновременно как подданный (всеми его действиями это подтверждено), но что-то желает утаить?

Вообще говоря, такое бывает. Именно от наследников и верных подданных всегда есть что таить…

Существуют и вещи, которые им вовсе нельзя доверять, даже самым верным. Будь иначе – разве поехал бы старик-правитель за тридевять земель лично! Наоборот, сына бы он послал. Или кого-нибудь из ближних советников.

– Тут еще вот что: если с твоими воинами в эскорте, то я должен вести этот отряд только в наши владения, – громко произнес Лютгер. (Его собеседник одобрительно кивнул.) – На землях любого из христианских владык их не ждет ничего хорошего. А если отряд веду один только я, выбор пути гораздо свободнее.

Это, кстати, была чистая правда.

– А я-то думал, что мы двигались кратчайшим путем… – удивился Эртургул. После чего взглядом, жестом, выражением лица дал понять: путь этот нам теперь хорошо знаком, оставайся, мои джигиты проведут христиан к магистру Анно, передадут твое послание для него и обратно вернутся с посланием для тебя.

Дальше они так и говорили: какие-то слова в полный голос, остальное – выражения лиц, жесты, взгляды, беззвучное шевеление губ, в крайнем случае, когда иначе не разобраться, – почти беззвучный шепот.

«Твой сын не хотел, чтобы мы вообще въехали в Сёгют, – сказал-показал Лютгер. – Еще когда думал, что нас несколько копий. И уж тем паче он не захочет видеть там меня одного».

Последнее он продемонстрировал очень просто: знаком петли, затягивающейся вокруг шеи. Не будь почетным гостем, показал бы еще проще, режущим движением поперек горла; но у магометан почему-то удавка считается более почетным орудием смерти, чем клинок.

Угадать, что Осман не желает впускать чужаков в бейлик, было несложно. Именно поэтому младший соправитель взял с собой тех христиан, что жаждали уйти. Он знал, о чем его отец намеревался договориться с тевтонцами, – и потому сделал так, чтобы те смогли забрать этих людей за границей туранских владений.

Иначе не стал бы усиливать свое воинство этими десятками. Потому что на самом деле – ослабил. Тридцать девять их было перед битвой, осталось двадцать семь – просто позор столь малые потери понести в таком бою, который, в общем-то, должен был стать смертельным, никто ведь не рассчитывал на появление Эртургула с орденскими братьями в подмогу…

Не прирожденные воины они, те, кто готов возвращаться в христианские земли. Ну, и оружие с конями у них, разумеется, было поплоше, чем у джигитов. Это как раз правильно: чего ради правитель должен их снабжать лучшим – из своих-то запасов!

Однако в бой все же вступили, не попытались уйти, спасая себя. Впрочем, уходить-то некуда было.

«Тебя-то он как раз примет, – ответил Эртургул. – Это ваш отряд он к нам в город вводить остерегался. Мало ли…»

И это понятно тоже. Соправитель думает о своем будущем, а отец видит это будущее несколько иначе. При этом хотя старый бейлербей и назначил сына соправителем, в ключевых решениях он оставляет за собой главное слово – может Осману приказать, и этот приказ будет выполнен, но… Но старик воистину думает о будущем. Потому такими приказами постарается не злоупотреблять.

«Да зачем я тебе нужен?» – удивился Лютгер.

«Ты мне, вы нам… Да и мы вам нужны. Оставайся».

«Мы вам». Ну да, брат Анно как-то обмолвился, что надо уже присматривать новые земли: в Акре не удержаться. Это, конечно, было сказано лишь для орденской верхушки, однако не так уж много в Ордене братьев-рыцарей, чтобы такие мысли долго оставались в тайне.

Однако если и придется уходить – то не под крыло к магометанскому владыке же! Который вдобавок отнюдь не полновластный султан. А впрочем, хоть бы и так…

«Усыновить ты меня, что ли, хочешь, бейлербей? – Лютгер не сдержал улыбку. – Только имей в виду: я орденский брат и приносил все обеты. Потомков династии от меня не жди».

«Осман – мой сын! – взгляд и лицо Эртургула отвердевает, как мог бы отвердеть голос. – Он будет править после меня. И он будет хорошим правителем. Он и сейчас уже неплох, несмотря на молодость».

Рыцарь безмолвно прижал ладонь к сердцу, принося извинения. Улыбку на сей раз скрыть удалось. «Молодой» Осман годился ему в отцы.

– Но, знаешь, он по сей день таким, как эти твои, – бейлербей вдруг заговорил вслух, хотя и негромко; фразу насчет «этих твоих» он сопроводил волнообразным движением руки, указывая куда-то наружу, – и Лютгер понял: речь идет о христианах, которых ему предстоит вести, – говорит «сиррах!» [34] Арабское слово, распространившееся по всему мусульманскому миру. Соответствует обращению «Эй, ты!» – грубому, презрительному, адресованному кому-то, находящемуся настолько ниже на социальной лестнице, что даже имя его запоминать нет нужды. .