Джоджо Мойес - Дарующий звезды [litres]

И Марджери сдалась. Она стояла и ковыряла носком сапога землю, ожидая, чтобы дыхание пришло в норму, потом подняла на Свена полные слез глаза:

– Свен, я ненавижу его! Действительно ненавижу. Он разрушает все, к чему прикасается. Он разрушает красоту.

– Не все. – Свен притянул Марджери к себе и положил руку на ее живот, и она сразу оттаяла. – Вот и ладно. – Свен поцеловал Марджери. – Пошли домой.

Маленький городок – на то и маленький городок, а Марджери О’Хара – на то и Марджери О’Хара, а потому вскоре по городу поползли слухи, что она забрюхатела, и по крайней мере в течение нескольких дней в любом месте, где обычно собирались жители Бейливилла, – на рынке фуража, в церкви, в универмаге – только об этом и говорили. Для некоторых данная новость послужила очередным подтверждением уже сложившегося мнения о дочери Фрэнка О’Хары. Еще один никудышный ребенок семейства О’Хара, без сомнения обреченный на позор и несчастья. Ведь всегда найдутся люди, для которых внебрачный ребенок – объект громкого и эмоционального порицания. Однако были и такие, которые не забыли героического поведения Марджери во время наводнения и ее слова о роковой роли Ван Клива в бедствии. К счастью для Марджери, к последним относилось большинство жителей Бейливилла, которые считали, что на фоне всех обрушившихся на город несчастий рождение ребенка – и не важно, при каких обстоятельствах, – не повод для того, чтобы так возбухать.

Правда, София придерживалась несколько иного мнения.

– Теперь ты выйдешь замуж за своего мужчину? – узнав новость, спросила она.

– Нет, – ответила Марджери.

– Потому что ты эгоистка, да? – (Марджери, которая писала письмо губернатору, отложила в сторону ручку и смерила Софию взглядом.) – И нечего на меня так смотреть, Марджери О’Хара. Я знаю, что ты думаешь о том, чтобы соединить себя узами с мужчиной перед лицом Господа. Уж можешь мне поверить, нам всем хорошо известны твои взгляды. Но ведь теперь это касается не только тебя, так? Ты хочешь, чтобы твоего ребенка дразнили в школе? Ты хочешь, чтобы ее считали вторым сортом? Ты хочешь, чтобы она стала изгоем, потому что люди не захотят видеть одну из этих в своем доме?

Марджери открыла дверь, впустив Фреда, принесшего очередную порцию книг из своего дома.

– Может, прежде чем меня ругать, ты сперва дождешься ее появления на свет?

София возмущенно подняла брови:

– Я просто говорю. Жизнь в маленьком городке и так достаточно тяжела, а ты еще вешаешь несчастному ребенку дополнительное ярмо на шею. Ты не хуже моего знаешь, как легко люди выносят суждения о тебе, основываясь лишь на том, что сделали твои родители, хотя тебя там и близко не было.

– Ну ладно тебе, София.

– Что, правда глаза колет? Ведь только благодаря своему упрямству ты сумела построить себе жизнь так, как ты хочешь. А что, если твоя дочка не будет похожа на тебя?

– Она будет похожа на меня.

– Много ты понимаешь в детях! – фыркнула София. – Я тебе все сказала и больше повторять не буду. Ученого учить – только портить. – София швырнула гроссбух на стол. – Но ты должна хорошенько подумать.

Свен выступал в том же репертуаре. Он чистил ботинки, сидя на шатком кухонном стуле, а Марджери сидела рядом на скамье с высокой спинкой, и хотя речь Свена была лаконичнее, а голос спокойнее, его точка зрения не отличалась от той, что высказала София.

– Марджери, я отнюдь не собираюсь просить тебя во второй раз. Но сейчас все изменилось. Я хочу, чтобы все знали, что я отец ребенка. Хочу все сделать правильно. И не хочу, чтобы нашего ребенка считали ублюдком.

Свен бросил на Марджери пристальный взгляд через стол, и она, внезапно почувствовав себя упертой и ершистой, совсем как тогда, когда ей было всего десять лет, принялась теребить шерстяное одеяло, категорически отказываясь смотреть на Свена.

– У нас что, нет более важных тем для разговоров?

– Это все, что я собирался тебе сказать.

Марджери откинула волосы со лба, прикусила верхнюю губу. Свен скрестил руки на груди и насупился, приготовившись услышать от Марджери, что он сводит ее с ума, что он обещал больше не касаться этой темы, что она уже сыта по горло и он может катиться к себе домой.

Однако Марджери его удивила.

– Дай мне все хорошенько обдумать, – сказала она.

Несколько минут они сидели молча. Марджери барабанила пальцами по столу и, вытянув ногу, нервно то туда, то сюда поворачивала лодыжку.

– Что именно? – спросил Свен.

Марджери снова принялась теребить угол одеяла, затем расправила его и наконец покосилась на Свена.

– Что? – повторил он.

– Свен Густавссон, ты когда-нибудь сядешь рядом со мной? Или я стала совсем непривлекательной, превратившись твоими стараниями в дойную корову?

Элис вернулась поздно. Мысли о Фреде вытеснили из ее головы все, что она слышала (слезные извинения читателей за утонувшие вместе с остальными пожитками книги) и видела (черные следы от угольного шлама на деревьях, хаотично разбросанные вещи, в том числе туфли, письма и обломки мебели, усеявшие берега утихомирившихся ручьев).

Элис, единственное, что я могу дать тебе, – это слова любви .

Не было такого утра и такого вечера, чтобы Элис не вспоминала то, как Фред провел пальцем по ее щеке. Элис вспоминала его сузившиеся серьезные глаза и представляла, как эти сильные руки точно так же, нежно и целеустремленно, гладят ее тело, а воображение успешно заполняло пробелы в знаниях. От воспоминаний о его голосе, о его пронизывающем взгляде у Элис перехватывало дыхание. Она так много думала о Фреде, что ей начинало казаться, будто все остальные видят ее насквозь и даже ловят обрывки лихорадочных мыслей, жужжащих в голове и буквально сочащихся из ушей. И когда Элис, с поднятым воротником от пронзительного апрельского ветра, вернулась в хижину Марджери, то почувствовала некоторое облегчение, ведь по крайней мере на пару часов ей волей-неволей придется переключиться на нечто другое: книжные переплеты, или угольный шлам, или стручковую фасоль.

Элис вошла в дом, тихо закрыла за собой сетчатую дверь (с тех пор, как Элис покинула дом Ван Клива, хлопающие двери вызывали у нее ужас), сняла пальто, повесила его на крючок. В доме царила тишина. Видимо, Марджери на заднем дворе ухаживает за Чарли или кормит кур. Элис заглянула в хлебницу, в очередной раз почувствовав, насколько опустевшим кажется дом без шумного присутствия Блуи.

Она уже собралась было позвать подругу, но тут из-за закрытой двери в комнату Марджери до нее донеслись звуки, которых она не слышала уже много недель: сдавленные крики и тихие стоны наслаждения. Элис остановилась как вкопанная, и, словно в ответ на ее немой вопрос, голоса за дверью внезапно в унисон вознеслись к потолку и обрушились, пронизанные нежностью и эмоциями; заскрипели пружины, изголовье кровати со все возрастающей силой начало врезаться в деревянную стену.