Мадлен Миллер - Песнь Ахилла [litres]

– Один юноша, – осторожно ответил я.

– Ясно. Юноши у нас имеются. – Говорила она игриво, явно забавляясь.

Темные густые кудри спадали ей на спину. Она повела головой – волосы взметнулись – и затем снова улыбнулась мне.

– Может, для начала скажешь, как тебя зовут?

– Хиронид, – ответил я.

Сын Хирона .

Незнакомое имя – она наморщила нос.

– Хиронид. И что же?

– Я ищу своего друга, он прибыл сюда с месяц назад. Он из Фтии.

Что-то промелькнуло в ее глазах, хотя, может, мне и показалось.

– И почему же ты его ищешь? – спросила она.

Голос ее уже не был таким беззаботным.

– У меня есть послание для него.

Как бы мне хотелось, чтобы меня отвели к старому и немощному царю, а не к ней. Лицо у нее было как ртуть, ни одно выражение на нем не задерживалось. Мне от нее было не по себе.

– Хмммм. Послание, значит. – Она лукаво улыбнулась, постучала по подбородку разукрашенным ноготком. – Послание другу. И с чего бы мне открыть тебе, знаю я этого юношу или нет?

– Потому что ты всевластная царевна, а я лишь смиренный проситель.

Я встал на колени.

Этим я ей угодил.

– Что ж, может, я и знаю такого юношу, а может, и нет. Нужно подумать. Останься, отужинай с нами, а я тем временем приму решение. Если повезет, я, может, для тебя еще и станцую, вместе с моими прислужницами. – Она вдруг склонила голову набок. – Ты слышал о прислужницах Деидамии?

– К сожалению, нет.

Она состроила недовольную гримаску.

– Все цари отсылают сюда дочерей на воспитание. Об этом известно всем, кроме тебя.

Я горестно склонил голову.

– Я долго жил в горах и почти не знаю мира.

Она слегка нахмурилась. Потом махнула рукой в сторону двери:

– Увидимся за ужином, Хиронид.

Весь день я просидел на пыльном дворе. Дворец, возведенный на самой высокой точке острова, упирался в небесную синеву, и, несмотря на его невзрачность, вид открывался прекрасный. Я пытался вспомнить все, что слышал о Ликомеде. Говорили, что он царь добрый, но слабый, ничем особенно не богатый. Эвбея на западе и Иония на востоке давно зарились на его земли, вскоре кто-нибудь из них да развяжет войну, не убоявшись суровой прибрежной полосы. Война начнется еще раньше, если они узнают, что тут правит женщина.

Когда зашло солнце, я вернулся в общую залу. Зажгли факелы, но от них стало как будто еще мрачнее. Деидамия, с золотым венцом в волосах, ввела в залу сгорбленного старика. Он был так укутан в шкуры, что под ними не видно было его тела. Она усадила его на трон, величественно махнула рукой слуге. Я стоял у стены вместе со стражниками и еще какими-то мужчинами, чья роль была мне не совсем ясна. Советники? Родственники? Вид у них был потрепанный, под стать обстановке. Одну Деидамию с ее блестящими волосами и румяными щеками это как будто миновало.

Слуга указал на растрескавшиеся скамьи и столы, я сел. Царь и царевна так и остались сидеть на тронах, на другом конце залы. Принесли еду – кормили тут щедро, но я все поглядывал в сторону тронов. Я не знал, нужно ли мне напомнить о себе. Не забыла ли она обо мне?

Но тут она встала и обернулась к сидящим за столами.

– Странник с Пелиона, – окликнула она меня, – теперь ты не скажешь, что никогда не слышал о прислужницах Деидамии.

Она снова повела унизанной браслетами рукой. В залу, тихо переговариваясь, вошли девушки – десятка два, наверное, – волосы собраны в узлы, увязаны под платками. Они встали в круг в центре – теперь я понял, что тут место для танцев. Мужчины достали барабаны, флейты, один вытащил лиру. Деидамию, похоже, не заботило, услышал ли я ее и скажу ли что-то в ответ. Она сошла с помоста и подошла к девушкам, выбрав себе в пару прислужницу повыше.

Заиграла музыка. Танец был затейливым, но девушки двигались очень ловко. Я невольно засмотрелся на них. Вихрились юбки, кружились сами девушки, и вместе с ними вертелись украшения у них на руках и ногах. Танцуя, они вскидывали головы, будто разгоряченные лошади.

Конечно, не было никого прекраснее Деидамии. Она – в золотом венце, с распущенными волосами – притягивала к себе все взгляды, изящно посверкивая запястьями. Она разрумянилась от удовольствия и, пока я смотрел на нее, сияла все ослепительнее. Она улыбалась танцевавшей с ней девушке, чуть ли не заигрывая с ней. То вскинет на нее глаза, то подступится ближе, будто бы желая раздразнить ее своими прикосновениями. Я с любопытством вытягивал шею, пытаясь разглядеть вторую танцовщицу, но ее от меня заслоняло смешенье белых одежд.

Прозвучали последние трели, окончился танец. Деидамия выстроила девушек перед нами в ряд, чтобы мы могли воздать им похвалу. Подле Деидамии, склонив голову, стояла танцевавшая с ней прислужница. Она поклонилась вместе с остальными, а затем подняла голову.

У меня вырвался какой-то звук, вдох застрял в горле. В тишине этого оказалось достаточно. Девушка взглянула в мою сторону.

И тут одновременно произошло много всего. Ахилл – а то был Ахилл – выпустил руку Деидамии и радостно напрыгнул на меня, сбив меня с ног мощью своих объятий. Деидамия вскрикнула: «Пирра!» – и разрыдалась. Ликомед, оказавшийся не таким дряхлым старцем, каким его выставляла дочь, вскочил на ноги:

– Пирра, что это значит?

Но я почти ничего не слышал. Мы с Ахиллом вцепились друг в друга, от облегчения утратив дар связной речи.

– Моя мать, – шептал он, – мать, она…

– Пирра! – Голос Ликомеда разнесся по всей зале, заглушив шумные всхлипывания дочери.

Я понял, что он обращается к Ахиллу. Πύρρα. Огневласая.

Ахилл даже не посмотрел в его сторону, Деидамия завыла еще громче. Царь, выказав удивительную рассудительность, оглядел всех собравшихся в зале мужчин и женщин.

– Вон, – приказал он.

Нехотя повиновавшись, они удалились – то и дело оглядываясь.

– Так.

Ликомед сошел к нам, и я впервые увидел его лицо. Пожелтевшая кожа, седая борода похожа на свалявшуюся овечью шерсть, однако взгляд проницательный.

– Кто этот человек, Пирра?

– Никто!

Деидамия вцепилась в руку Ахилла, тянула его за собой.

Одновременно с ней Ахилл холодно ответил:

– Мой муж.

Я захлопнул рот, чтобы не хватать воздух, будто рыба.

– Нет! Это неправда!

Голос Деидамии взвился так высоко, что распугал гнездившихся на стропилах птиц. На пол слетело несколько перышек. Не знаю, хотела ли Деидамия сказать что-то еще, – она рыдала так бурно, что толком не могла ничего вымолвить.

Ликомед обернулся ко мне, словно бы ища убежища, как мужчина у мужчины.

– Господин, это правда?

Ахилл стиснул мои пальцы.

– Да, – ответил я.

– Нет! – взвизгнула царевна.

Она продолжала дергать Ахилла за руку, но тот, не обращая на нее никакого внимания, грациозно склонился перед Ликомедом.