Кейт Мортон - Дочь часовых дел мастера [litres]

Помощница директрисы едва заметно улыбнулась и сказала:

– Очень приятно слышать.

Утро великого дня едва началось, а вся школа уже гудела, как растревоженный улей. Дневные занятия заменили генеральной репетицией, представление начиналось в четыре.

За две минуты до срока Валери Миллер, не прошедшая прослушивание с песней «Моя дикая ирландская роза», которую играла на колокольчиках, по кивку мисс Торнфилд ударила в те самые колокольчики, оповещая публику о скором начале. Впрочем, почти все девочки, их родители, сестры, другие родственники и, разумеется, Очень Важные представители местной общины уже были в сборе; но звон заставил их смолкнуть, после чего лампы в амбаре погасли, черный занавес упал, и оставшимся в темноте зрителям осталось только смотреть на сцену в ярких огнях рампы.

Одна за другой юные артистки выходили на сияющую сцену, где пели и декламировали во всю мочь, а публика шумно выражала свое одобрение. Вот только программа была не из коротких, и к концу первого часа энтузиазм зрителей заметно ослабел. Так что, когда Шарлотта Роджерс появилась на сцене в третий раз, самые маленькие зрительницы уже ерзали на своих местах и зевали, а их животики подводило от голода.

Но Шарлотту, как настоящего профессионала, этим было не пронять. Она уверенно встала посреди сцены и взмахнула ресницами, глядя в зал. Золотые локоны каскадом спадали с очаровательной головки, на каждом плече лежало по тугому завитку, а за фортепьяно, ожидая сигнала, сидела Мэй Хокинс, глядя на подругу, и на ее лице было написано неимоверное восхищение.

Однако Аду куда больше занимал костюм юной исполнительницы: взрослый ансамбль из блузки с юбкой – скопированный, разумеется, с одного из недавних сценических облачений Эллен Терри, – в котором Шарлотта казалась старше своих лет.

Из темноты зала Ада смотрела на девочку так пристально, словно одной силой взгляда надеялась сдвинуть ее с места. Для нее это был волнительный момент, – даже выходя на сцену в роли Второй Музы, она и то чувствовала себя спокойнее. Ее руки, лежавшие на коленях, были сжаты в кулаки.

Все случилось, когда Шарлотта взяла свою самую высокую ноту, ту, которую училась брать добрую половину месяца. Что было причиной, неизвестно: то ли она чересчур глубоко вдохнула, готовясь к верхнему до, то ли слишком резко простерла руки к аудитории. Но так или иначе, голос Шарлотты взмыл вверх, а юбка в ту же секунду скользнула вниз.

Впрочем, скользнула – даже не то слово. Она свалилась вся, целиком, и круглым озерцом из кружев и белого льна легла вокруг тонких щиколоток хозяйки.

Действительность в тысячу раз превзошла самые смелые ожидания Ады.

Подрезая стежки у пояса Шарлоттиной юбки, она надеялась, что та сползет вниз в достаточной мере, чтобы вызвать смешки и волнение в публике, но такого она даже вообразить не могла. Как она упала, эта юбка! Разом пролетела от верха до самого пола, и в какой момент, – точно некая невидимая сила, подвластная разуму Ады, вплыла вдруг в зал и по ее безмолвной команде сдернула юбку с певицы…

Ничего смешнее Ада не видела уже много месяцев. И, судя по неудержимому хохоту, который волной прокатился по амбару, скакнул под потолок и эхом закувыркался между стропилами, другие девочки думали так же.

И пока Шарлотта, с пунцовыми от ярости щеками, допевала куплет, а зрители осыпали ее бешеными аплодисментами вперемешку с насмешливыми выкриками, Ада, впервые за все время своего пребывания в Берчвуд-Мэнор, почувствовала себя почти счастливой.

По традиции, ужин после концерта всегда проходил в более свободной обстановке, чем обычные вечерние трапезы в школе, и даже мисс Торнфилд, убежденную сторонницу несовместимости школьной жизни с духом веселья, уговорили вручить в этом году награду «Лучшая шутка». Ученицы вспоминали разные курьезы и выходки, которые случились в школе за год, и та, которая набирала наибольшее количество голосов, признавалась самой смешной. Конкурс был призван подчеркнуть атмосферу праздника и радостного ожидания, воцарявшуюся в школе по мере того, как учебный год близился к концу.

Для большинства девочек этот ужин был последней школьной трапезой семестра. Лишь немногие – те, которые жили настолько далеко, что и на поезде не доедешь, или те, чьи родители уезжали на континент и не планировали брать дочерей с собой, – оставались в Берчвуд-Мэнор на все каникулы. Ада была одной из них.

Это обстоятельство отравляло ей удовольствие от грандиозного недавнего успеха, и на обеде после концерта она сидела тихо как мышка – доедая вторую порцию бланманже, вертела в руках награду «Маленькая Мисс Рукодельница», врученную за «Успехи в шитье» (надо полагать, ее изготовили еще до катастрофы с юбкой), и старалась не прислушиваться к щебету девочек, делившихся планами на каникулы. Тут прибыла почта.

Ада привыкла к тому, что при раздаче писем ее обходят стороной, и соседке пришлось дважды толкнуть ее, прежде чем она услышала свою фамилию. Когда она подняла голову, то увидела возле учительского стола дежурную девочку из старших с большой коробкой в руках.

Ада вскочила; ей так не терпелось получить коробку, что она чуть не упала по дороге.

Едва вернувшись за стол, она начала распутывать бечевку, которой была перевязана коробка, но, потеряв терпение, вынула из кармана маленькие серебряные ножнички и разрезала последние узлы. Внутри оказалась прекрасная шкатулка с картинками на крышке и на боках, в которой Ада сразу распознала отличный новый дом для Били; внутри лежал толстый конверт, обещавший письмо от мамы, новая шляпа от солнца, два платья и еще один конвертик, поменьше, при виде которого у Ады часто забилось сердце. К подарку прилагалась открытка, и Ада сразу узнала почерк Шаши. « Пилла , – писала та, дальше переходя на пенджаби, – это маленькое напоминание о доме, чтобы ты не забыла его, пока живешь среди обезьяньих задниц».

Ада вскрыла пакет: внутри оказалась маленькая черная книжка в кожаной обложке. Но под обложкой были не слова, а много-много страниц с засушенными цветами: оранжевыми гибискусами, лиловой индийской сиренью, пурпурным страстоцветом, белыми нильскими лилиями, красными пеларгониями. И каждый из них, знала Ада, был сорван в саду ее дома, так что на миг она словно перенеслась в Бомбей. Ей даже показалось, будто солоноватый бриз дохнул ей в лицо пьянящими ароматами индийского лета, донес песнопения парсов с закатного берега океана.

Замечтавшись, Ада заметила подошедшую Шарлотту Роджерс, лишь когда длинная тень протянулась к ней через стол.

Ада подняла голову и увидела серьезное лицо противницы. При ней, как обычно, была Мэй Хокинс, ее верный aide-de-camp [8] Адъютант (фр.) . ; их появление у стола Ады заставило всех вокруг замолчать. Ада инстинктивно захлопнула книжечку Шаши и сунула ее обратно в конверт.