Бернард Корнуэлл - Скиталец

По словам Мордехая получалось, что мессир Гийом довольно спокойно отреагировал на смерть Элеоноры, но, когда «Пятидесятница» вышла из устья реки навстречу простиравшимся до горизонта холодным волнам, отец заговорил о погибшей дочери с Томасом. Юноша понял, что напрасно считал д’Эвека черствым человеком. Он выслушал рассказ лучника об обстоятельствах ее смерти, глядя вокруг невидящим угрюмым взором, и, казалось, лишь усилием воли сдержал подступавшие слезы.

– Ты знаешь что-нибудь еще о человеке, который ее убил? – спросил мессир Гийом, когда Томас закончил.

Однако молодой человек мог лишь повторить то, о чем рассказал ему после сражения лорд Аутуэйт. О французском священнике по имени де Тайллебур и его странном слуге.

– Де Тайллебур, – невозмутимо произнес мессир Гийом, – это еще один человек, которого нужно убить, а? – Он перекрестился. – Элеонора была незаконнорожденной, – мессир Гийом говорил, казалось, обращаясь не к Томасу, а к ветру, – но она была милой девушкой. Теперь все мои дети мертвы.

Он устремил взгляд в океан, его грязные длинные желтые волосы шевелились на ветру.

– Скольких же человек нам с тобой надо убить, – сказал он, на сей раз уже точно Томасу. – И еще нам надо найти Грааль.

– Другие тоже его ищут.

– Значит, мы должны отыскать его раньше всех, – проворчал мессир Гийом. – Но сначала мы отправимся в Кале. Я засвидетельствую свое почтение Эдуарду, а потом мы зададим бой. Бог свидетель, Томас, мы еще повоюем!

Он обернулся, смерил сердитым взглядом двух своих ратников, словно размышляя о том, насколько умалила судьба его боевые возможности, но тут приметил Робби.

– Мне нравится твой шотландец.

– Он умеет драться.

– Вот поэтому-то он мне и нравится. Скажи, а шотландец тоже хочет убить де Тайллебура?

– Мы все трое хотим этого.

– Тогда пусть ублюдок молится Господу, потому что мы скормим его внутренности собакам, – пробурчал мессир Гийом. – Но придется сообщить ему, что ты на осадных линиях Кале, а? Если Тайллебур собирается искать нас, он должен знать, где ты.

Чтобы добраться до Кале, «Пятидесятнице» нужно было двигаться на восток и север, однако, оказавшись вдали от суши, она лишь барахталась, вместо того чтобы плыть. Слабый юго-западный ветер помог кораблю выйти из речного устья, но потом, задолго до того, как нормандское побережье скрылось из виду, бриз стих, и большой ветхий парус, полощась и хлопая, обвис на рее. Корабль, словно бочка, перекатывался на длинных волнах, пришедших с запада, где, подобно объятой мраком гряде холмов, громоздились темные тучи. Зимний день закончился рано, оставив под облаками лишь хмурый холодный отсвет. На утопающей в темноте суше зажглось несколько огоньков.

– Прилив потащит судно вверх по рукаву, – хмуро сказал Виллеруа, – а потом нас снова понесет вниз. Вот и будем болтаться: туда-сюда, вверх-вниз, пока Господь или святой Николай не пошлет нам ветер.

Прилив, как и предсказывал капитан, поднял корабль вверх по Ла-Маншу, после чего их снова стало сносить вниз. Томас, Робби и двое ратников мессира Гийома по очереди спускались в наполненный камнями трюм и вычерпывали ведрами воду.

– Конечно, у моей посудины течь, – спокойно ответил Виллеруа встревоженному Мордехаю, – самое обычное дело. Она бы протекала как сито, если бы я не смолил ее каждые несколько месяцев. Затыкай щели мхом и молись святому Николаю – вот единственный способ не пойти на дно.

Ночь была черна, и на берегу, в сыром тумане, поблескивало лишь несколько огоньков. Волны лениво плескались о корабельный борт, а бесполезный парус обвис. Некоторое время неподалеку дрейфовала рыбачья лодка с зажженным фонарем на палубе, и Томас прислушивался к тихому, монотонному пению рыбаков. Потом они вытащили сеть, взялись за весла и удалились на восток.

– Скоро подует западный ветер, – прогудел Виллеруа. – Он всегда приходит с запада, с затерянных земель.

– Затерянные земли? Это где? – спросил Томас.

– Вон там, – сказал капитан, указав на запад. – Если очень-очень долго плыть туда, то в конце концов увидишь гору выше неба. Ту самую, в которой спит со своими рыцарями король Артур. – Он перекрестился. – А на вершинах утесов под горой можно увидеть души утонувших моряков, которые призывают своих жен. Там холодно, всегда холодно и все окутано туманом.

– Мой отец как-то раз видел эти земли, – вставила Иветта.

– Это он так говорил, – уточнил Виллеруа, – но твой папаша был пьяница, каких мало.

– Он говорил, что в том море полно рыбы, – продолжила Иветта, не обратив на слова мужа ни малейшего внимания, – а деревья очень маленькие.

– Он хлестал сидр, – сказал капитан. – Вливал его в глотку бочками, но посудину под парусом водил отменно. Хоть пьяный, хоть трезвый, он был моряком!

Томас не отрывал взгляда от сгустившейся на западе тьмы, представляя себе путешествие в заповедный край, где, укрытые туманом, спят король Артур и его рыцари и откуда души утопленников призывают своих потерянных возлюбленных.

– Пора вычерпывать воду, – сказал ему Виллеруа, и Томас направился вниз, в трюм, где работал до тех пор, пока руки у него не заболели от усталости. Тогда он прошел на нос и заснул там в гнездышке из овчин. Виллеруа говорил, что специально держит их, поскольку на море холоднее, чем на суше, а если уж тонуть, то лучше в тепле.

На востоке забрезжил рассвет, медленно расползавшийся серым пятном. Рулевое весло скрипело в своих веревках, ибо по причине полного безветрия им никто не рулил. Нормандское побережье все еще было на виду: серо-зеленая полоска суши, разрезавшая море к югу. Когда как следует рассвело, Томас разглядел три корабля, идущие от побережья на веслах. Они двигались вверх по каналу, пока не обогнули с востока «Пятидесятницу». Хуктон предположил, что это рыбаки, и заявил, что корабль Виллеруа тоже мог бы воспользоваться веслами, а не дрейфовать, отдавшись на волю изнуряющему штилю. Однако хотя на палубе болталась пара длинных весел, но Иветта сказала, что они полезны только в порту.

– Наша «Пятидесятница» слишком тяжела, чтобы можно было грести долго, – сказала она, – особенно когда судно полно под завязку.

– Но ведь пассажиров не так уж много!

– Мы везем груз, – пояснила Иветта. Ее муж спал в кормовой каюте, и его могучий храп раскатывался по всему кораблю. – Мы плаваем вверх и вниз вдоль побережья, с шерстью и вином, бронзой и железом, строительными камнями и шкурами.

– И тебе нравится такая жизнь?

– Не то слово! – Она улыбнулась, и эта улыбка придала ее детской мордашке очарование. – Моя мать, – продолжила девушка, – она хотела отдать меня в услужение епископу. Уборка и стирка, стряпня и уборка, пока руки у тебя не оторвутся от работы, но Пьер сказал, что если я поселюсь с ним на корабле, то буду жить свободно, как птичка. Вот так мы с ним и живем.