Бернард Корнуэлл - Арлекин

И дверь снова захлопнулась.

Уилл Скит усмехнулся:

– Ты ей тоже не понравился, Том. Что она говорила?

– Что все мы умрем.

– Да, это верно. Но у себя в постели, с Божьей милостью.

– И сказала, чтобы мы не входили в эту дверь.

– Здесь и кроме этого много места, – миролюбиво проговорил Скит, глядя, как один из стрелков замахивается топором, чтобы убить телку.

По двору потекла кровь, привлекая собак, а тем временем двое стрелков начали свежевать еще дергающееся животное.

– Слушайте! – закричал Скит, забравшись на деревянный чурбан у конюшни. – Граф распорядился не трогать девчонку, которая плюнула на Тома. Поняли, вы, шлюхины дети? Держите штаны завязанными, когда она рядом, иначе я вас выхолощу! Обращайтесь с ней подобающим образом и не входите в эту дверь. Вы уже порезвились и теперь можете взяться за настоящую солдатскую службу.

Через неделю граф Нортгемптонский, взяв бо́льшую часть войска, выступил к крепости города Финистера, в самое сердце сторонников герцога Иоанна. Командиром нового гарнизона он оставил Ричарда Тотсгема, но заместителем назначил сэра Саймона Джекилла.

– Графу самому не нужен этот ублюдок, – сказал Томасу Уилл Скит, – вот он и навязал его нам.

Поскольку Скит и Тотсгем были независимыми командирами, между ними могло возникнуть соперничество, но они уважали друг друга. Когда Тотсгем со своими людьми расположился в Ла-Рош-Дерьене, обеспечивая его защиту, Скит стал рыскать по окрестностям, карая крестьян, плативших оброк и изъявлявших покорность герцогу Карлу. Эллекин вырвался на волю, чтобы стать проклятием Северной Бретани.

Разорять страну – дело нехитрое. Пусть дома и амбары были каменные, но их крыши горели еще как. Скот угоняли, а если его было слишком много, просто резали, а туши бросали в колодцы, чтобы отравить воду. Люди Скита жгли все, что могли сжечь, ломали все, что могли сломать, и отбирали все, что могли продать. Они убивали, насиловали и грабили. Страх перед ними выгонял людей из деревень, оставляя страну безлюдной. Это были всадники дьявола, и, опустошая вражеские земли, они выполняли волю короля Эдуарда.

Они уничтожали деревню за деревней: Кервек и Ланвеллек, Сен-Лоран и Ле-Сеп-Сен, Тонкедек и Бере и два десятка других селений, названия которых даже не удосужились узнать. Было время Рождества, и по скованным морозом полям медленно везли святочные поленья [3] По традиции в сочельник в очаге сжигают полено. в высокие залы, где трубадуры пели баллады про короля Артура и его рыцарей, песни о благородных воинах, сочетавших в себе силу и сострадание, но в Бретани эллекин вел настоящую войну. Солдаты пришли не из баллад, это были покрытые шрамами свирепые вояки, находившие удовольствие в разрушении. Они швыряли горящие факелы на соломенные крыши и разрушали то, что строилось поколениями. Деревни, слишком маленькие, чтобы иметь название, вымерли. Крестьянские хозяйства остались только на широком полуострове между двумя реками к северу от Ла-Рош-Дерьена, так как они были нужны, чтобы снабжать гарнизон. Некоторые крепостные, оторванные от своей земли, были брошены на работы по надстройке городских стен, расширению зоны поражения перед бастионами и возведению новых заграждений у берега реки. Для бретонцев это была зима крайней нужды. С бушующей Атлантики налетели холодные дожди, а англичане опустошили поля.

Время от времени кто-то оказывал сопротивление. Храбрец мог выстрелить из арбалета с опушки леса, но люди Скита умели ловить и убивать таких врагов. Дюжина стрелков спешивалась и шла на врага спереди, в то время как двадцать других скакали ему в тыл. Вскоре раздавались крики, и к награбленному добавлялся еще один арбалет. Пойманного раздевали, калечили и вешали на дереве в назидание другим, чтобы никто не вздумал покушаться на эллекин. И уроки усваивались – таких засад становилось все меньше. Это было время уничтожений, а люди Скита богатели. Правда, бывали дни невзгод – дни, когда стрелки тащились под холодным дождем с израненными руками, в мокрой одежде. А еще Томас терпеть не мог, когда его людям выпадала обязанность вести в поводу запасных лошадей или отгонять в город угнанную скотину. С гусями было просто – им сворачивали шею и вешали на седло, но коровы были медлительны, козы своенравны, овцы тупы, а свиньи упрямы. Впрочем, в отряде хватало выросших в деревне парней, чтобы обеспечить доставку скота в Ла-Рош-Дерьен. Там животных сгоняли на площадь, ставшую скотобойней и провонявшую кровью. Уилл Скит тоже посылал возы с награбленным в город и бо́льшую часть переправлял морем домой, в Англию. Обычно это были скромные вещи: горшки, ножи, лемеха, зубья для бороны, скамейки, ведра, веретена – все, что можно продать. Говорили, что в Южной Англии не осталось ни одного дома, где бы не имелось хотя бы одного предмета, взятого грабежом в Бретани.

В Англии пели про Артура и Ланселота, про Гавейна и Персиваля, а в Бретани свирепствовал эллекин.

И Томас был счастлив.

Жанетте очень не хотелось признавать этого, но присутствие стрелков Уилла Скита облегчало ей жизнь. Пока они были во дворе, она чувствовала себя в безопасности. Она даже начала бояться долгих отлучек лучников из города, поскольку тогда ей не давал покоя сэр Саймон Джекилл. Жанетта считала его дьяволом. Глупым дьяволом, конечно, но от этого не менее бессовестным. Он был бесчувственным хамом, вбившим себе в голову, что графиня ничего так не хочет, как стать его женой. Иногда он принуждал себя к неуклюжей учтивости, но обычно держался развязно и грубо и всегда смотрел на нее как собака на говяжью вырезку. Он ходил к мессе в церковь Святого Ренана, чтобы приставать к Жанетте, и ей казалось, что, куда бы она ни пошла в городе, обязательно наткнется на него. Однажды, встретив Жанетту в переулке у церкви Богородицы, он притиснул ее к стене и сильными пальцами провел по груди.

– Мне кажется, мадам, мы подходим друг другу, – проговорил он со всей серьезностью.

– Вам нужна жена с деньгами, – ответила графиня, поскольку слышала о состоянии финансов сэра Саймона.

– У меня ваши деньги, – напомнил он, – и это уладило вопрос с половиной моих долгов, а деньги за корабли в большой степени покроют остальное. Но мне нужны не ваши деньги, моя милая, а вы.

Жанетта попыталась вырваться, но он крепко прижимал ее к стене.

– Вам нужен покровитель, дорогая, – сказал сэр Саймон и нежно поцеловал ее в лоб.

У него был противный рот с вечно мокрыми губами, как будто язык не умещался во рту, поэтому поцелуй получился влажный и к тому же вонял винным перегаром. Сэр Саймон провел рукой по ее животу, и Жанетта снова попыталась вырваться. Но он придавил ее всем своим телом и схватил за волосы под шапочкой.