Вадим Каргалов - Юрий Долгорукий

Потом сын Симона - Георгий - также верно и прямо служил внуку Ярослава Мудрого - Владимиру Мономаху.

Богатым и щедрым слыл боярин Георгий Симонович, счёт своим холопам и пахотным людям не на сотни вёл - на тысячи. Даже известные киевские благотворители удивлялись, когда Георгий пожертвовал Киево-Печерскому монастырю для окования раки преподобного Феодосия пятьсот гривен серебра и пятьдесят гривен золота. Поистине княжеский дар, немалый град можно поставить на сие серебро и золото. Такому ли мужу не довериться, в таком ли муже искать корысти?

Владимир Мономах боярину Георгию Симоновичу доверял. Дядька-кормилец при младшем сыне Юрии - разве не доверие? Что есть дороже родной кровинки? И в Ростов для сбереженья града и всей земли не иного послал - Георгия Симоновича, власть ему вручив почти что княжескую. Тысяцкий всей земле глава!

Неторопливый рассказ Георгия о ростовских делах выслушал со вниманием, не перебивая. Будто своими глазами всё увидел.

Ростовские новости были разные, но больше — неутешительные.

Стены и башни града Ростова после Гориславова пришествия подновили, снова крепок град. Да и мало что оказалось порушенным, большого приступа не было.

Ростовская тысяча под знамёна теперь собирается послушно, воеводами поставлены крепкие мужи, кои в сражении под Суздалем с Гориславовым воинством отличились.

Мятежей и разбоев в Ростовской земле не было, бояре в своих загородных вотчинах живут безбоязненно. Но сами бояре издвоились: кто за Мономаха по-прежнему стоит, а кто сомневаться начал, на других князей поглядывает. А иные старые бояре за времена бескняженья зело возгордились и положенной чести князю, как положено на Руси, воздавать не желают - сами-де себе хозяева! Непостоянно потому всё в Ростове, зыбко. Но все сильные мужи, нарочитая чадь, - и Мономаховы доброхоты, и сомневающиеся - в одном сходятся: «Не стоять граду Ростову без своего князя, природного, к Земле приросшего, а не наезжего!»

От себя Георгий Симонович добавил, что мыслят ростовские бояре дальновидно. В нынешние усобные времена рассыпается Земля без князя. Обещал Георгий боярам их речи до князя довести, и вот - доводит. А как князь решит, на то его, князя, воля...

Мономах рывком поднялся с кресла, зашагал, прихрамывая, по широким половицам. Близкие люди знали, что князь мечется по горнице, обмысливая важное решение. Знал это и Георгий Симонович, потому замер столбом, молча провожая князя глазами: туда-сюда, туда-сюда.

И Мономах его изредка взглядом окидывал, будто оценивал про себя. Больше по привычке обжигал властным взглядом (чтоб и верные слуги страх Божий не забывали!), а сам всё уже решил...

Да и что можно нового увидеть? Красив боярин, величав, такому поклонишься. Высокий, прямой, с могучими плечами, широкой бородой. Глаза густыми бровями завесил - не поймёшь, радуется или тревожится. Четвёртый десяток лет разменял Георгий Симонович, в самой мужской силе, служить ему ещё и служить. Но раскрываться до конца даже перед таким близким человеком, как боярин Георгий, всё же ни к чему...

Посылать княжича из рода Всеволодовичей следовало безотлагательно, но не только потому, что издвоились бояре в Ростове. Знал Мономах то, чего даже ближнему боярину знать было не дано.

Исподволь, таясь даже от ближних людей, Владимир Мономах готовил большой княжеский съезд, чтобы согласно принять и скрепить общим крестным целованием новый порядок наследования княжеских столов.

«Каждый да держит отчину свою».

В эти чеканные слова хотел зажать Владимир Мономах мятежную княжескую братию. Владей-де отчиной своей, на чужое не зарься, ибо укрощать тебя будем сообща, все, кто святым крестоцелованием решение съезда скрепил. А захочешь земли переделять - делись в пределах своего собственного княжества, хоть на лоскутья его режь!

Только так можно утишить усобицы, совокупить княжеские дружины для обороны степной границы. Должны же понять это самые безрассудные владетели! В единачестве - сила Руси!

Хлопотным это оказалось делом - собрать за одним столом Владимировичей, Изяславичей, Святославичей, Всеволодовичей, потомков великого князя Ярослава Мудрого, хоть и называли они друг друга братьями. А первым, кого пришлось уговаривать долго и настойчиво, оказался сам великий киевский князь Святополк Изяславич, двоюродный брат Мономаха.

Не только потому медлил Святополк с согласием, что навечного закрепления княжеских столов опасался (для своих собственных чад где вотчины искать, если все города по родичам расписаны?). Были причины низменнее, земнее.

Великий князь Святополк Изяславич старался избегать новизны. Где новизна, там лишние хлопоты. К чему это Святополку? Ни войны, ни княжеских советов, ни охоты Святополк не любил, больше домоседничал.

Однако в лености упрекнуть великого князя было бы несправедливо. Святополк слыл великим книгочеем, бессчётное множество книг прочитал, и не без пользы для себя: столь памятлив был великий князь, что годы спустя мог рассказать прочитанное слово в слово. А на походе иль на совете разве вникнешь в мудрость книжную? То ли дело тихая, покойная горница...

И ещё держала Святополка на киевском дворе беспощадная поздняя любовь. Поял Святополк себе в жёны юную наложницу и так её любил, что на малое время без слёз разлучиться не мог и во всём её слушался, за что упрекали его князья и за глаза, и явно.

Мономах же с наложницей-женой держался уважительно, привозил дорогие подарки. Когда намёками, когда прямыми советами, но убедил-таки недоверчивую женщину, что съезд великому князю на пользу. Не далее как на прошлой неделе Святополк Изяславич, пожевав бескровными губами, произнёс наконец:

- Съезд княжеский... Пусть так и будет... Только, Владимир, ты уж сам с братьею сговаривайся... Моим великокняжеским именем, но — сам...

И недопитый кубок отодвинул - грустно так, обессиленно. Блюдо с тушёной кабанятиной осталось нетронутым. Ел великий князь редко и мало, а вино если отхлёбывал, то лишь из большого уважения к сотрапезнику, да и то больше для вида.

Был Святополк худ и бледен, прямые волосы опускались на плечи, бородёнка узкая и редкая, глаза слезятся. Накинь вместо нарядного платья чёрную ряску - монах по обличью, не великий князь. А ведь не стар ещё, на половине пятого десятка. Жить бы да жить...

Отогнал Мономах свои жалостливые мысли, поторопился закрепить великокняжеское согласие. Тут же оговорил время и место съезда: будущим летом в городке Любече.

Любеч был отчиной Владимира Мономаха, в чём остальная братия увидит глубокий смысл и поймёт, что переяславский князь вроде как хозяин съезду...

Святополк Изяславич ничего обидного для себя в выборе Любеча не увидел, обрадовался даже. От Киева близко, полтораста вёрст днепровского водного пути — необременительно и безопасно. А почему великий князь для съезда свой двор не предложил, знающим понятно. Хлопотно и дорого. Весьма скупым и сребролюбивым был Святополк, для наполнения великокняжеской казны не брезговал ничем. Обижались киевляне, что Святополк корысти ради жидам многие свободы пред христианами пожаловал, чем киевскому торгу и ремёслам нанёс немалый урон.