Альгирдас Поцюс - Заложники

Ясутене припомнила, что юная соседка в последний год надо не надо забегала к ним, вызывалась помочь по хозяйству. Особенно ретивой помощницей она была, когда дома находился Клявис. Глаза ее тогда блестели таинственным блеском, голос становился хриплым. Если же юноши не было, девчушка, постояв для приличия минуту-другую, понуро уходила домой.

«Тут, видно, дела сердечные. Клявис ее приворожил», — решила Ясутене, и материнское чутье не обмануло ее.

А Клявису не было дела до девчонки-подростка. Ему уже нравились взрослые девушки. Однако после того случая он стал внимательнее приглядываться к своей спасительнице, а иногда в шутку даже обнимал ее за хрупкие плечики. В такие минуты счастливая Тересе готова была жизнь отдать за Клявиса.

Так в маленькой семье Ясутисов появился свой человек. Дочка старосты докладывала им обо всем, что говорилось дома, рассказывала, что замышляют немцы.

Как-то она примчалась ночью в одной ночной рубашке и сказала, что к ним в дом заявились немецкие солдаты. Услышав эту новость, Клявис не мешкая отправился в лес.

В ту ночь враг и в самом деле устроил облаву, после чего на некоторое время опять воцарилось относительное спокойствие. Клявис осмелел и стал открыто появляться в деревне, а там и в город отлучался. Однажды он не вернулся — ни вечером, ни ночью.

Охваченная недобрыми предчувствиями Ясутене наутро кинулась к старосте.

— Небось у какой-нибудь городской барышни заночевал! — ехидно поддел ее староста.

Этот разговор слышала Тересе. Она стояла, прислонившись к дверному косяку, и нервно накручивала на палец ленту, вплетенную в косу. Личико ее при словах отца покрылось бледностью, карие глаза потемнели от страха.

Ясутене не находила себе места, тревожась за сына, и поэтому решила отправиться в город. Десять километров вдова почти пробежала бегом. К собственному удивлению, она храбро, не обращая внимания на запреты, пробивалась к разного рода начальникам, допытываясь о судьбе сына. Наконец женщина обратилась к какому-то чину, который предложил ей стул, уселся напротив и рассказал, как ее сын, Клявис Ясутис, сам пришел к ним и предложил отправить его на работу в Германию. Ну а поскольку юноша не хотел огорчать мать, то он и не попрощался с ней, но это ничего, вот заработает кучу денег, поглядит на мир и через полгодика вернется.

Ясутене вскочила и невольно стиснула кулаки — первым ее желанием было дать затрещину гнусному обманщику, но силы вдруг оставили ее, и женщина, бессильно осев на пол, разразилась рыданиями. Домой она шла, не разбирая дороги. Горе когтями разрывало грудь, и эта боль не отпускала ни на минуту. Порой бедной матери хотелось броситься на землю и больше не вставать.

Солнце уже скрылось на горизонте, когда Ясутене добралась до родной усадьбы. На пороге, перед запертой дверью сидела, подперев голову, Тересе. Она вскочила, бросилась навстречу матери Клявиса, уткнулась лицом ей под мышку и залилась слезами.

— Перестань, дочка. Успокойся, — Ясутене гладила вздрагивающие плечики девочки, и по щеке ее медленно катилась слеза.

Горе сблизило их. Боль за сына и любимого стала общей для обеих.

Тересе пробыла в доме Ясутене допоздна. Она бы и ночевать осталась, да услышала во дворе рассерженный голос. Это явилась за ней Жвингилене. Как ошпаренная девушка вынеслась за дверь, промчалась мимо матери и устремилась по дорожке к дому.

Лето было в разгаре, а несчастную Ясутене постоянно знобило, она никак не могла согреться. Ноги ее были как чугунные, когда она бесцельно бродила по дому, по двору, все у нее валилось из рук. Вдова то и дело выглядывала в окно, подолгу не спускала глаз с извилистой дорожки, соединяющей их усадьбу с деревней. В сердце матери теплилась надежда, что сын рано или поздно все-таки вернется, что его отпустят.

Так прошло несколько тяжелых, томительных дней. Однажды утром кто-то отчаянно забарабанил в дверь. В избу с шумом влетела Тересе. Ее глаза радостно блестели, на щеках яблочками горел румянец.

— Клявис сбежал! — выпалила она. — И еще трое с ним! Убили охранника и сбежали! Моему отцу уже сообщили.

Ясутене поначалу просияла, но, выслушав девушку до конца, приуныла: уж слишком страшно прозвучало это слово «убили».

Тересе сказала чистую правду. Как-то ночью в дверь забарабанили, и в избу ввалилась группа полицейских. Они перевернули все вверх дном не только в доме, но и в хлеву, сарае. Не найдя того, кого хотели, полицейские направились к выходу, а старший над ними, вне себя от злости, рявкнул:

— Увидишь сына, скажи, чтобы сам сдался! Иначе худо будет.

Ясутене заметно ожила, к ней заново вернулись силы. Снова она проворно крутилась по дому, трудилась в огороде, а в свободную минуту присаживалась и к прялке. Все чаще она бегала к корове, которая паслась возле леса. Поглаживая животное и ласково разговаривая с ним, женщина то и дело поглядывала на лес. Материнское чутье подсказывало ей, что именно оттуда может прийти ее Клявис.

Однако проходили дни, а сын не давал о себе знать. Мать всполошилась: никак снова попался? А вдруг его в лесу подстрелили? Ведь и в деревне болтают, что слышали в лесах выстрелы.

Сон не шел, и по ночам Ясутене часто подходила к окну, подолгу всматривалась в темноту. Однажды она увидела, как над лесом взвились в небо два зеленых огонька. В деревне их называли ракетами. Кто их выпустил? Что делают люди в лесу в такую темень? И вообще о чем и кого предупреждали эти зеленые огоньки?

Когда наступила пора копать картофель, вдова отыскала тяпку, пару лукошек, кинула в них два мешка и отправилась в поле. Трудилась она, не разгибая спины, и все время думала о сыне. С этой заботой она вставала утром и ложилась в постель вечером. Даже сны ей снились о том же.

Неожиданно за ее спиной раздался шелест ботвы. Кто-то подошел совсем близко, и родной голос, будто долетевший из ее снов, спросил:

— Картошка добрая уродилась, мама?

В нескольких шагах от нее, широко расставив ноги над бороздой, стоял Клявис.

Ясутене обомлела, хотела распрямиться, встать, но побоялась упасть и осталась на месте, возле развороченной земли, где белело несколько клубней.

— Слава богу, — пролепетала она, не слыша собственного голоса. Непонятно было, за что вдова благодарила всевышнего: за картошку или за сына.

Сделав шаг к матери, Клявис нагнулся и поцеловал ее. Она тяжело поднялась на отекшие ноги и уцепилась за руку сына, будто опасаясь, как бы он снова не исчез. В это время Ясутене заметила какого-то человека — он стоял, прислонившись к толстому стволу сосны, — и смутилась.

— Ты не один? — коротко бросила она.

Клявис повернул голову в ту сторону и успокоил мать:

— Это мой товарищ. Домой я не пойду. Принеси нам чего-нибудь поесть.