Валентин Иванов - Необычайные приключения Кукши из Домовичей. Сигурд победитель дракона. Повести древних лет

Пропали старшины Коснята, Кудрой, Бонята, Голдун. Не стало многих знатных мастеров, многих простых людинов. Не стало купцов, которые соперничали со Ставром в делах, — Колта, Пелга, Чагода.

Они бежали. Когда же? Уже на следующий день князь во всех воротах поставил стражу. В Город пускали всех, а из Города выпускали лишь одиночных людей, семьями выезд воспрещался.

Стало быть, многие люди нашли время утечь, как только нурманны взяли Город. В тот день нурманны берегли волховские ворота, а другие, полевые ворота, оставались свободными.

Претерпев первый страх, иной горожанин начинал злобиться на тех, кто сразу догадался сбежать от князя Ставра с его нурманнами. Злобиться, что его не взяли и скорее него догадались искать силу в ногах, коль ее не было в руках защиты Города.

Железокузнец Изяслав, уходя на первую народную встречу с князем Ставром, оставил без языка свою жену Светланку. Женщина завидела нурманнов, заслышала проклятые нурманнские рога, и ей почудились страшные дни детства. Метнулась к калитке — ноги изменили. К возвращению Изяслава Светланка пришла в сознание и еще слабым языком, но внятно просила мужа:

— Уйдем из Города, уйдем…

В белокурых косах Светланки седина не была заметна, и она оставалась такой же белой, как в молодости. У Изяслава борода и голова сделались как серебро с чернью. Он погладил хозяйку по щеке, приголубил, утешил. Какое бы ни пришло к сильному горе, на него опираются слабые. Сильному нести две ноши.

Все домашние Изяслава, кто работал в Заволховье на домницах, прибежали во двор. Справный хозяин распоряжался, не мешкая, кому бежать в табун за лошадьми, кому исправлять старые телеги, кому готовить новые. В хозяйстве нашлись запасные колеса, а обтесать оси и наладить кузова для мастеров было пустым делом. Поспешно разбирались с добром, захватывая лучшее.

Не минуло четверти дня, и Изяславовы сдвинулсь из гнезда, проехали не общим обозом, а по паре и по трое телег окольными улицами и соединились за Плесковскими воротами. Вскоре Город ушел назад, начался дождь и стеной заслонил беглецов.

Лошадки тянули, влегая в хомуты. Дорога вилась выгонами, полями, кустами. Бездомные шагали рядом, на телегах лежали тяжелые клади, коней берегли. У беглого самое дорогое достояние — конские ноги и холки.

Навстречу обозу с десятком вершников налетел Гюрята:

— Эй! Дай дороги! Стопчу!

— Стой, не спеши. Тебе некуда спешить. Нету больше Новгорода.

Спешившись, ведя коня в поводу, суровый Гюрята зашагал рядом с Изяславом, слушал. Они вместе шлепали по жидкой летней грязи, не слыша и не видя, как скользили лошади, не чувствуя мокрых бород и холода промокших спин.

Вместе, без слез и без жалоб, болели общей болью, считали силу нурманнов, соображали, много ли своих новгородцев пойдет к Ставру, привяжется к самозваному князю.

— Держи ко мне путь, — сказал Гюрята. — Дорогу-то знаешь?

— Знаю.

Гюрята прихватил коня за гривку, прыгнул. Он оставил на дороге двоих с приказом встречать беглых и направлять на его огнище. Сам на перекрестке свернул к знатному огнищанину Баргу, а сына с тремя вершниками погнал к другому соседу.

Богатое Гюрятово огнище залегло на день пути от Новгорода и на четверть дня от берега Ильменя. Гюрята владел обширными полями, держал большие стада рогатого скота, много сот свиней и овец.

Во дворе Гюряты строения были низкие, крытые соломой, темные, закопченные. В дверях, чтобы сохранить лоб, приходилось пониже кланяться очагу и хозяину. Оконца затянуты бычьим пузырем, дворы плохо или совсем не мощены, — не в Городе. Все это было для Гюряты нипочем.

Зато усадьба была закрыта высоким тыном и защищена глубоким рвом, скотские загоны — как торжища, хлевы — как улицы. Зато суп в мисках всегда бывал густым, каша жирной и ковши полны меда и пива. Все были сыты одинаково, от хозяина до сопливого парнишки-страдника. Так заведено хозяином.

Ставр никогда не жаловал Гюряту, а Гюрята — Ставра. Знатный огнищанин зло смеялся над замашками городского боярина, который, послушай Гюряту, только и умел подделываться под грека, ладиться под нурманна и рядиться готом.

Обоз Изяслава втянулся в усадьбу Гюряты после рассвета. Хозяин ждал, успев побывать у соседей. Усевшись с кузнецом на лавке, Гюрята вновь заставил кузнеца рассказать без спешки все, что было видено и услышано, каждое слово. На речь Ставра Гюрята захохотал, будто бы его развеселило. У Изяслава нехорошо повернулось сердце.

— Чему радуешься? — упрекнул мастер огнищанина.

— Тебе горе слепит очи бабьей водой, меня же оно просветляет, — возразил Гюрята.

Из Гюрятова огнища пустились чуть ли не первые гонцы по новгородским пригородам и землям. Расчетливый Гюрята выгонял посыльных парными и каждого о двуконь. Вершники Гюряты вели с собой в поводу вторых коней и, притомив первых, всегда имели свежую смену.

Поэтому Плесков, пригород Новгорода, не попал в руки посланным Ставром боярам Синему и Хабару с нурманнами, хотя они и спешили. Плесковские ворота вовремя запахнулись и не открылись на тонкое красноречие Синего, не отомкнулись хитрыми угрозами Хабара. Плесковитяне поднялись, пособники Ставра смолчали, не посмели себя показать и остались неведомыми.

Нурманны сунулись с размаху взять Плесков на слом — не взяли. Под камнями и стрелами из тынных камнеметов и самострелов, от плесковских лучников и на стене в рукопашной схватке легло до двух сотен викингов ярлов Гаука и Гаёнга и до сотни викингов из пятисот, одолженных братьям другими ярлами за долю в будущей добыче.

Так и не удалось братьям ярлам, владельцам Беммель-фиорда, с налету сделаться князьями-наместниками Плескова, и они вернулись в Новгород с попорченной славой на потеху другим членам союза.

А у князя Ставра непокоренный Плесков застрял в сердце, как обломок стрелы. Он не имел никакой связи с ощетинившимся Плесковом, не знал, что захотят сотворить с его дочерью Потворой плесковитяне за отца, и старался об этом не думать.

Молодой владетель Норангер-фиорда свободный ярл Ролло кричал на конунга Ската:

— Я ухожу, клянусь Фреиром, Ниордом и всемогущим Азом! Где моя доля? Дай мне мою долю добычи, конунг!

— Ты поклялся нашему союзу священными браслетами Вотана, — возразил Скат.

— Я клялся соблюдать тайну, не больше, и я сдержал слово. Разве ты тогда не слышал слов моей клятвы? Теперь я поклялся, что ухожу. Где моя доля?

Ролло сделал резкое движение. Скату показалось, что дерзкий ярл собирается схватить его за бороду. Между конунгом и Ролло встали Гольдульф, Агмунд и Свибрагер. Скат злобно плюнул под ноги норангерского ярла.