Валентин Иванов - Повести древних лет

Дворы Карислава, Сувора, Вечерки, Янши и другие тоже были очень похожи на новгородские. Поморянское строение рубилось из сосны да ели, а новгородское — из дуба. Для взора в этом-то и была, пожалуй, главная разница…

Недаром затейливо пошучивал рыжий Отеня, который поселился на морском берегу вместе со своей женой-биарминкой:

— Видать, не одни птенцы, оперившись и войдя в силу, себе вьют точь-в-точь такие же гнездышки, как те, в которых они разевали желтые клювы и растили на голой коже первый пух.

Но все же в укладе жизни у поморян есть большие отличия от Новгорода. Во дворе Изяслава живут его младшие братья с семьями, женатые сыновья, дочери с мужьями. Немало нанятых подмастерьев и работников, но своих кровных больше.

А у Одинца было бы пусто, не поселись с ним одним родом его бывшие первые подмастерья биармины Онг, Тролл и Болту. Они пообрусели и прижились к главному мастеру.

Из четырех первых биарминов, постигших все тайны новгородского железного умельства, отстал один Расту. Овладев мастерством, он жил со своим родом по морю на закат от Усть-Двинца.

На дворе Одинца нашлось место и для Гинока, одного из первых повольников, который, как Сувор, женился на доброй миловидной биарминке и через жену породнился чуть ли не с четвертью всех биарминов.

Городок Усть-Двинец в первые же три лета разросся дворов на сорок и на том почти остановился. Новгородские выходцы не забыли общего решения поставить один, главный и сильный городок, пригород Новгорода, но не исполнили.

На одиннадцатое лето от прихода новгородцев, по рекам Двине, Ваге, Мезени и по морскому берегу жило до трехсот семей, и поодиночке — заимками и кучками — починками. Раздробленности содействовали богатство охоты в новом краю и, как уже поминалось, безопасность жизни.

И первые пришельцы, былые ватажники, и новые выходцы из Города рассыпались по удобным местам, охотно перемешивая свои дворы с дружескими стойбищами биарминовских родов.

Биармины уже не молятся железу. Водяные люди хорошо пообзавелись топорами, теслами, гарпунами и всей прочей железной снастью и оружием. По примеру новгородцев, биармины научились по-настоящему обрабатывать дерево.

Мало-помалу менялся быт.

На летних оленных пастбищах и на зверовых ловлях биармины по-прежнему довольствовались кожаными и берестяными вежами, на зимовьях же иные уже срубили настоящие дома…

Усть-двинецкие поморяне выбежали к пристани встречать старшину и своих, всем людством дружно выносили короба с рудой и уставляли на телеги.

Вместе со взрослыми поспевали помогать мальчики и девочки. В первой телеге повел лошадь под уздцы Изяславик, сын Сувора и Бэвы. С ним вместе старался другой мальчик, тремя или четырьмя годами поменьше, — Гордик.

Изяславик вел одной рукой лошадь, а другой — Гордика. Мальчики оглядывались назад. Изяславик успел приласкаться к дяде Одинцу, а Гордик побывал у отца на руках.

Мальчата ошиблись, им бы все палить да палить железные печи-домницы. Нет, подождете. Одинец пошел не за телегами, а к своему двору. Гордик вырвался и припустил за отцом. Побежал бы и Изяславик, но нельзя, он не маленький, ему недавно пошло уже одиннадцатое лето. Как бросить лошадь? Дорога, вишь, какая, еще вывернется телега-то. Уж коль взялся за дело так делай, — это сам дядя Одинец говорил.

Одинцов двор богат, но что хозяину в богатстве! Он не искал богатства, не гнался, оно само пришло.

Двор поморянского старшины был бы пуст без поселившихся по-братски биарминов и Гинока. И совсем не быть бы своему двору, не выполни Одинец сокровенную от других волю покойного побратима Доброги.

Тому минуло семь лет, как Одинец ходил за переволоки в Новгород и отдал старшинам виру, что на нем тяготела за убийство нурманнского гостя Гольдульфа. Одинец ступал чужаком по мощеным улицам и площадям города и недолго загостился у тестя Изяслава. Его тянуло поскорее вернуться домой, к двинским и морским берегам. И Заренка не просила мужа подольше погостить у кровных.

Отрезанный ломоть не пристает к караваю, у родительского очага быстро холодеет место, оставленное девушкой. Самой же ей любо быть хозяйкой и править своим домом. Заренка держала свой дом властной рукой, жена Гинока и другие биарминки ей ни в чем не перечили, жизнь шла без свар и помехи твердым русским порядком и уставом.

Заренка встретила мужа по обычаю низким поклоном, сняла с хозяина кафтан. Одинец знал, что хозяйка озаботилась и баню затопить, как только услышала о возвращении. Из печи торопились горшки, из погребов будто сами бежали моченые и соленые прикуски. Наполнялись ковши.

Все усть-двинецкие прибежали почествовать счастливое прибытие своего старшины. Радостно сиял Ивор, Иворушка, приемный сын Одинца, дитя, рожденное Заренкой от крови Доброги. Все верили, что в теле Ивора, пришедшего в мир после смерти отца, жила смелая душа первого ватажного старосты. Но для Одинца он был не пасынком, а сыном.

Кого еще нужно Одинцу, что нужно! Взгляни на него — радостен хозяин, радостен муж и отец. Но чем ему насытить сердце, если оно хочет самого простого, доступного в жизни для всех, а для него одного невозможного, об этом он знает один. Принимая из рук Заренки ковш, Одинец встал, по русскому обряду поцеловал жену-хозяйку в губы и до дна осушил первую чашу.

Чтобы уберечься от пожаров, и в Новгороде и во всех поселениях места для варки железа всегда отводились подальше от строений. Усть-двинецкие поморяне держали свои домницы выше городка, вблизи речного протока.

Старинную русскую печь для выплавления — варки — железа из руды называли домницей, а почему — кто знает.

Работа мехами звалась дманием. Отсюда пошло слово надменный, надутый, в применении к человеку. Оно, как и ошеломленный, то есть оглушенный ударом по шелому, по шлему, осталось до нашего времени в русском языке.

Быть может, первоначально плавильные печи звались дманицами, каковая кличка превратилась в легче произносимое, более звучное слово домница, домна. Говорят, что к железоплавильной печи пристало примененное в шутку женское имя Домна.

Это неверно. На Руси греческое имя Домна появилось с распространением восточноправославного христианского вероисповедания, а плавить руду в домницах славянские и иные племена на Руси умели за многие века до появления на их землях первого греческого монаха.

Усть-двинецкие печи-домницы были сложены из диких колотых камней на растворе песка с глиной. Снизу внутрь печей для воздуха, гонимого мехами, были проведены тонкие трубки из обожженной глины. Каждая домница была высотой по шею человеку, а толщиной в три обхвата.