Юрий Мартыненко - Красная мельница [litres]

Младший сержант охнул и схватился за бедро. Подоспевшая санитарка разрезала брюки. Из раны обильно лилась кровь. Запасенным жгутом санитарка перетянула ногу и стала накладывать повязку, наматывая один слой бинта на другой, но кровь пропитывала слои и расползалась бурым пятном.

– Проклятая шрапнель, – простонал раненый.

– Это не шрапнель, это просто осколочек, – успокаивала раненого санитарка. – Но надо срочно в медсанбат. Зашьем рану и порядочек. Потерпи немножечко, браток… Тут всего-то ничего. Всего-то потерпеть до медсанбата.

Сверкали трассеры, а небо становилось белым от осветительных ракет. Глухо стучал родной станковый пулемет «максим». Сухо хлопали винтовки. Бесшумно прилетали и лопались со звоном немецкие мины.

– Куда? Куда побежали? Стоять! Я сказал – стоять!! – Высокий чернявый, или это не чернявость, а пороховая гарь, майор метался пантерой перед испуганными пехотинцами, тряся зажатым в руке ТТ. – Кто старший? Старший кто? Кто командир? – кричал он уже осипшим голосом, передергивая затвор пистолета.

Командира не нашлось. Кому охота подставляться под пулю шального майора? Разбери, что он за гусь. А может, особист? Залепит свинца меж глаз и, как звать, не спросит…

Пехотинцы рассыпались в стороны от страшного в своей неистовой грозности незнакомого офицера и смешались с артиллеристами.

Хрипели ездовые лошади, запутавшись упряжью в густом и цепком кустарнике. Надсадно ругаясь страшными словами, артиллеристы на руках выталкивали имеющиеся две пушки – все, что осталось от дивизиона, только вчера прикатившего с пополнением. За горящими скирдами полыхали деревенские избы.

– Ребята! Здесь же штаб полка! – Один из бойцов протянул дрожащую ладонь в сторону объятых пламенем домов, в которых от неимоверного жара гулко лопалось стекло в оконных рамах. – Я знаю, меня сюда третьего дня с донесением отсылали!

Рассыпая длинные вееры огненных искр, горящую деревню утюжили танки с белыми крестами.

– Хана, братцы! Штабу хана! – завизжал кто-то рядом с Климентом. Ахнул взрыв, другой, третий.

– К реке! Все к реке!

– Назад! – вынырнул навстречу из густого кустарника высокий костлявый пехотинец, одной рукой сжимая как дубинку автомат ППШ, должно быть, с пустым диском. – Нельзя к реке. Немцы там!

– Откуда немцы?

– Колотят с моста! Мы еле ушли, – закричали еще двое бойцов, выбегая следом за долговязым из того же кустарника. – Окружили нас! – Эти двое еще больше были охвачены паникой и страхом, животным страхом, который, казалось, совсем лишил их рассудка. Вояки даже не понимали, куда и зачем бегут. Вспыхнули осветительные ракеты и наперебой ударили пулеметы. Бойцы попадали на землю, закрывая головы руками.

Откуда-то появился Анисимов. Он видел, что солдатами, несмотря на всю их былую обстрелянность, завладел панический страх и они ни за что не поднимутся по собственной воле. Он знал, какой надежной защитой кажется земля, когда вокруг неиствует огонь, и как невероятно трудно в этот момент поднять во весь рост тяжелое, непослушное тело. Кажется, лежи вот так, плотно прижавшись к земле, и ничто не заденет тебя – самая близость матери-земли хранит тебя от опасности! Но Анисимов знал и другое. Это ложное, обманчивое представление, вызванное страхом. Чаще погибают именно те, кто лежит под огнем. И он закричал, срывая голос:

– А ну, подъем! Разлеглись, как бабы на пляже!.. Вперед!

Бойцы – и свои, и чужие, услышав голос ротного, который в эту критическую между жизнью и смертью минуту показался им родней родного, – воспрянули духом. Ракеты погасли.

– За мной! – увлекая остатки бойцов, бежал впереди командир. Проскочив пристрелянный участок, ротный присел на корточки. При свете прыгающего луча фонарика стал шарить грязным пальцем по мятой карте. Пробормотал невнятное, словно что-то поняв. Сложив десятиверстку, сунул ее за голенище сапога. Бойцы, тяжело, кто даже с хрипом, переводя дыхание, тоже опустились рядом, окружив командира.

– Откуда немцы? Не должно быть немцев, – повторял он, оглядываясь в надежде, может быть, услышать ответ, на окруживших его беспомощных в эту минуту солдат. – Огневые точки. Только лишь огневые точки, – повторял он.

Расплескалась в стороне белым светом почему-то одинокая ракета. От горевших вдалеке строений полусожженного поселка и подбитых в нем нескольких танков, курчавясь, тянулись в небо густые столбы черного коптящего дыма. По взгорку, за которым укрылись Анисимов и горстка бойцов, стеганула пулеметная очередь, выбивая из сухой почвы густую пыль. Ракета погасла.

Артиллеристы, наконец, установили обе оставшиеся пушки и выпустили прямой наводкой по паре снарядов в сторону деревни, которую, судя по всему, занял противник.

– Все! – хлопнул по коленкам ротный. – Отходим к реке.

Он собирал у взгорка разрозненные группы бойцов, совсем ошалевших от неразберихи ночного боя, и направлял всех к реке, к спасительному мосту. Стало понятно, что наша оборона прорвана. Хотя теплилась надежда, что утром удастся перейти в контратаку и залатать брешь, размеры которой сейчас пока никоим образом определить было нельзя. Главное теперь – спасти оставшихся в живых…

Бой в деревне стих. Сухие избы прогорали. На востоке светало. Незнакомый командир командовал артиллеристами. Теперь так, кто старше по званию, тот и стихийно становится командиром. Правда, воинского звания у этого незнакомца не понять. На нем только нижняя рубаха. Но, судя по властному голосу, он действительно не солдат и даже не сержант. Кто-то накинул на него чужую шинель. Тот отмахнулся, шинель упала.

Сзади совсем стихло, и оттого стало страшно. Особенно ротному. Он тяжело дышал, продираясь сквозь ветки кустов. Бежали к реке.

– Ворошилов? Ты что, один остался? Видел кого-нибудь ещё?

У реки, у моста, отрывисто короткими очередями застучал пулемёт.

– Наш! – радостно вырвалось у бойцов. Все замерли на месте, услышав голос родного «максима».

– А где те брехуны, что болтали о фрицах в тылу?

– Паникеры!

Климент закрутил головой, ища глазами Анисимова. Тот исчез.

– Чего вертишься? Кого потерял? – сбоку оказался Гусаков.

– Ротного.

– Анисимова?

– Ага.

– Так он обратно сиганул. Поди, в деревню. – Гусаков сжимал разбитый приклад автомата.

Сзади захрустело по песку. Потные и грязные артиллеристы, задыхаясь, катили «сорокапятку».

Увидев пехоту, артиллеристы остановились, оторвав черные, в грязи и копоти, руки от скользкой резины колес. Следом показался чумазый командир. Бойцы все-таки уговорили надеть шинель.

– Слушай команду! – кричал осипшим голосом.

– Давай без паники, ребята, быстро на мост, а мы за вами, – приказал он пехотинцам. Те, увязая в песке, добежали до моста. Застучали подметки сапог по деревянному настилу. Климент держался за Гусаковым. Следом не отставал, непривычный к бегу, тяжело дышавший танкист.