Вячеслав Звягинцев - Война на весах Фемиды. Война 1941—1945 гг. в материалах следственно-судебных дел. Книга 2

Правда о масштабах голода и обусловленного им криминала потрясает. Военной цензурой и агентами НКВД зафиксировано, что ленинградцы стали называть свой город не только местом смерти, но и моргом, кладбищем покойников, городом мертвецов.

Вот лишь несколько выдержек из их писем своим родным и близким:

«Ленинград, когда-то город-красавец, сейчас превратился в помойную яму, а мы живущие здесь, превратились в стаю голодных зверей».

«Мы вероятно больше не увидимся. Нет у меня надежды на жизнь. Уже едят человеческое мясо, которое выменивают на рынке.

При чтении таких строк вырисовывается страшная картина обреченности, безысходности, безразличия, стремления быстрее умереть: «завидую мертвым…». «надо набраться мужества и покончить с собой. «мы живем наполовину, как загробные тени…» [188] Там же. с. 262. 272. 280. 288. 294. .

И, естественно, многие блокадники обсуждали причины сложившегося положения, возмущались и негодовали.

Доцент политехнического института Шмидт:

«Я обвиняю руководителей правительства за то. что они обрекли население Ленинграда на голодную смерть».

Рабочий 2 ГЭС Аверченко:

«Терпение рабочих скоро лопнет. Рабочий класс должен восстать».

Такого рода высказывания не просто фиксировались. Из разряда «отрицательных настроений» они сразу трансформировались в контрреволюционную статью 58–10 УК РСФСР.

Надо сказать, что весь «контрреволюционный элемент» с началом войны в административном порядке был изъят из города — в августе выслали более 2 тысяч человек, а к началу весны в общей сложности около 40 тысяч, в том числе 35 тысяч финнов и немцев. Однако, несмотря на эти и другие предпринимаемые органами госбезопасности меры, военная цензура всю зиму продолжала фиксировать рост отрицательных настроений среди ленинградцев. Например, в проверенных цензурой письмах такие настроения выросли к концу года с 3 до 20 и более процентов. Соответственно, возросло и число дел о контрреволюционной агитации и пропаганде, удельный вес которых в общем числе расследуемых контрреволюционных преступлений превысил 90 процентов (!).

Если обратиться к обзору о состоянии следствия по таким делам за июль-октябрь 1942 года, подготовленному военным прокурором Ленинграда бригвоенюристом А. Панфи-ленко, то можно увидеть, что из 396 контрреволюционных дел, поступивших в это время в военный трибунал, 365 — были дела о контрреволюционной пропаганде и агитации.

В том же обзоре приводились наиболее характерные примеры, с указанием мотивов преступления. Чаще всего — недовольство действиями руководителей страны и Ленинграда, а также ожидание прихода немцев в город.

Среди других контрреволюционных преступлений — дела о терактах, вредительстве и шпионаже, большинство из которых также были шиты белыми нитками. Возьмем дело Александра Никитина. Он фотографировал город сразу после вражеских артобстрелов. Работники НКВД изъяли у него при обыске негативы, на которых были запечатлены разрушенные здания и улицы. Учитывая, что фотосъемка в блокадном Ленинграде без специального разрешения была запрещена, действия Никитина тут же были квалифицированы по контрреволюционной статье, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

В период с ноября 1941 года по апрель 1942 года были арестованы и осуждены по контрреволюционным статьям к высшей мере наказания свыше 30 ленинградских научных работников. в том числе член-корреспондент Академии наук СССР Н. С. Кошляков, профессора А. М. Журавский, Б. И. Извеков. Н. В. Розе и другие. Они проходили по делу «Союза старой русской интеллигенции». Всем предъявили надуманные обвинения, сводившиеся к созданию антисоветской организации, ожидавшей прихода немцев с целью восстановления в стране капитализма.

25 апреля 1942 года военный трибунал войск НКВД под председательством военюриста 2 ранга Лапшова приговорил 12 подсудимых к высшей мере наказания — расстрелу [189] Архив УФСБ РФ по СПб. и обл. Д. П-22163, т. 4. л. 1455–1460. . Через месяц Президиум Верховного Совета СССР постановил заменить им высшую меру наказания десятью годами лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях. К 1954 году, когда дело пересматривалось на предмет реабилитации. 8 осужденных из 12 — умерли в заключении, в том числе упомянутые Н. В. Розе и Б. И. Извеков.

Помимо контрреволюционных проявлений, в практике работы военных трибуналов доминировали две взаимосвязанные категории дел.

Первая — мародерство, спекуляция продовольствием и ценностями, грабежи, разбои и бандитские налеты на продовольственные склады, магазины и квартиры граждан с целью завладения продуктами и продовольственными карточками.

Вторая — убийства людей, в том числе близких родственников, с целью употребления их мяса в пищу, многочисленные случаи людоедства и «трупоедения».

Всего в блокадном Ленинграде было задержано более 5 тысяч мародеров, расхитителей продовольствия и спекулянтов. У последних только за 9 военных месяцев изъяли 28.8 кг золота, золотых монет царской чеканки, 870 золотых часов, 1260 бриллиантов, более 5 млн. рублей наличных денег, облигаций государственных займов на 2 млн. рублей, а также большое количество продуктов питания.

О расхитителях нередко сообщали местные газеты. Например, в «Ленинградской правде» от 17 июня 1942 года была опубликована заметка «За хищение продуктов — расстрел», в которой говорилось:

«Работавшие на 12-м хлебозаводе кладовщик-весовщик Дорофеев и экспедитор Вейц систематически похищали хлеб, поступавший для отправки в магазины. Их соучастники — агент Левашовского отделения Военторга Петрова, грузчица Акимова и другие перепродавали его по спекулятивным ценам.

Инспектор Смольнинского бюро учета и выдачи продкарточек Синякова присваивала продовольственные карточки, которые сдавались гражданами, эвакуировавшимися из Ленинграда. По этим карточкам ее отец Синяков и некая Садовская приобретали в магазинах продукты и сбывали их по мародерским ценам.

Вырученные от продажи хлеба и продуктов деньги делились между участниками хищений. Милиция раскрыла обе шайки и предала преступников суду.

Военный трибунал приговорил Петрову и Синякову к высшей мере наказания — расстрелу. Вейц. Синякова и Садовскую — к 10 годам лишения свободы, остальных обвиняемых к тюремному заключению на разные сроки».

Такого рода преступных «шаек» было немало. Например, аналогичная хищническая группа в количестве 8 человек действовала на 9-м хлебозаводе. Все преступники также были преданы суду военного трибунала.

В 1942 году было ликвидировано несколько преступных групп, возглавляемых директорами магазинов и райпищеторгов. группа работников Фрунзенского райжилуправления, включавшая умерших граждан в списки на получение продкарточек; группа расхитителей во главе с директором дома инвалидов № 4 Ленгорсобеса, которые с целью сокрытия совершенных хищений продовольствия уменьшали и без того скудные нормы питания больных.