Пьер Леметр - Горизонт в огне [litres]

Мадлен была уязвлена и стыдилась, что проявила такую наивность. Она вышла, хлопнув дверью.

С рассвета Влади, устроившись у окна и используя разные польские превосходные степени, комментировала пейзаж, в котором, однако, не было ничего особенного. После чего поезд в течение получаса старательно осматривали стрелочники, а затем он пришел на людный и дымный вокзал.

Соланж узнала из телеграммы, что Поля будет сопровождать не его «дорогая мама», а няня. Она сразу изменила свои планы и, вместо того чтобы показать себя в выгодном свете, ожидая их приезда в салоне Принца Савойского, решила сама отправиться на вокзал.

Пребывание великой Галлинато в Италии приводило журналистов в возбуждение, к тому же – по доброй традиции всех оперных див – она была и капризна, и требовательна. Объявив, что отправляется на Миланский вокзал, дива тщательно скрыла личность своего гостя. Репортеры и фотографы решили, что речь идет о новой любовной истории, но никто в нее по-настоящему не верил.

За последние два года Соланж ужасно растолстела и передвигалась медленно. Ее голос и талант не пострадали, что было удивительно, пела она даже все лучше и лучше, стала зрелой, как говорили, достигла вершин своего мастерства.

Итак, она покинула отель в окружении стайки журналистов и репортеров. Сотрудники вокзала из кожи вон лезли, стараясь провести ее через толпу. Когда подошел поезд, она уже стояла на перроне, утопая в белом тюле, с огромной шляпой на голове; вокруг витал сизый дым, она была импозантна, неподвижна, благосклонна и представляла собой идеальный тип женщины-истерички – получились великолепные фотографии. Появление Поля на руках Влади, а затем его усаживание в инвалидную коляску вызвало у журналистов рев ликования. Мелькали вспышки, Поль улыбался во весь рот – наверное, это единственная фотография, где он настолько счастлив. Соланж на коленях, Соланж тяжело ступает, крепко сжимая ладошку своего Пиноккио… Тем же вечером снимки поместили на первые полосы газет, зрители бросились скупать места в Ла Скала, а на черном рынке билеты продавались по баснословной цене.

Поль остановился в двухкомнатном номере, дверь в дверь с комнатой визжащей от восхищения Влади. Когда молодая полька увидела угощение с шампанским, она закатилась счастливым смехом и призывно заулыбалась официанту, о чем менее чем через час стало известно всему отелю.

Через несколько минут пара произвела фурор в ресторане при отеле, где Соланж небрежно отказалась от своего обычного места, подготовленного для нее в центре зала, и устроилась сбоку у огромных зеркал за маленьким более скромным и менее приметным столиком. Там фотографии получатся гораздо более эффектными.

Соланж ела с большим изяществом, но поглощала пугающее количество еды, и трапеза продлилась так долго, что у дивы едва осталось время только на то, чтобы, по своему обыкновению, вздремнуть, дабы переварить пищу, и отправиться в зал, где вечером ей предстояло выступать, за полтора часа до прихода публики.

Они впервые оказались вместе, вдвоем.

Поль заикался мало, Соланж улыбалась. Они говорили об опере, о путешествиях. Она вспоминала свое детство в Буэнос-Айресе (хотя родилась в Парме, ее мама была итальянкой), об отце, владельце табуна перуанских лошадей в долине Лерма, о своих скромных первых шагах в тринадцать лет в маленьком зале Санта-Розы, где за один вечер ей четыре раза предложили руку и сердце.

Поль мечтательно слушал ее рассказы. Он, один из немногих, знал, просидев в библиотеках в поисках очень старых документов, что Соланж Галлинато, урожденная Бернадетта Травье, появилась на свет в Доле (департамент Юра) и была на самом деле младшей дочерью путевого обходчика, алкоголика, севшего в тюрьму в Безансоне в день ее рождения, – она родилась на три месяца раньше срока, чему способствовало рукоприкладство упомянутого папаши.

Поль серьезно смотрел на нее. С первого же взгляда он заметил в ней огромную печаль, которую всегда чувствовал в ее исполнении. Соланж была грустной женщиной, и это его тревожило и огорчало. Что произошло во время этого обеда, который оказал на Соланж такой эффект, – этого никто никогда не узнал. Может быть, мысли о трагической судьбе персонажей, арии которых она использовала в своем репертуаре, вошли в жесткий резонанс с ее собственной жизнью? Может быть, глядя на маленького несчастного мальчика, она чувствовала, что в ее жизни нет места любви после смерти Мориса Гранде? Может быть, вид ребенка, прикованного к инвалидной коляске, вызвал в ней чувство фатальности и несправедливости? Как знать. Все, что известно, – в тот вечер на репетиции она не смогла долго стоять на сцене и пела сидя. И больше уже не вставала.

Директора Ла Скала охватила паника, он поднялся на сцену справиться о ее самочувствии. Цветов – просто сказала она. Ей принесли груду букетов и корзин, пьедесталы, колонны.

Когда открылся занавес, зрители увидели, что она очень прямо сидит на слегка приподнятом при помощи укрытого сатиновой тканью пратикабля стуле, в окружении роскошных цветов и растений. Можно было подумать, что она поет в ботаническом саду.

Также она изменила порядок арий в программе и больше никогда его не нарушала. Она запела волнующим голосом а капелла, как сделала это когда-то в Париже, начав с «Gloria Mundi»:

В тот самый момент, когда в большом зале театра Ла Скала Поль слушал первые ноты оперы Мориса Гранде, в Париже было девятнадцать часов тридцать минут и его мать читала заголовок статьи в «Суар»:

На срочные призывы французских властей реакции нет.

Мадлен быстро пробежала глазами статью, но ничего не поняла, смысл слов ускользал от нее.

Ей потребовалось более четверти часа, чтобы осознать сообщение и убедиться наконец, что вопреки надеждам всех и каждого бо́льшая часть ее состояния только что пропала.

Леонс, вероятно разорившаяся, пока не показывалась. Мадлен не могла сдержать слез, чем же она поможет подруге, если, скорее всего, ту эта ситуация тоже затронула?

Ей не удавалось представить, как разорение скажется на ее жизни. Меньше прислуги? Да, конечно. От чего еще придется отказаться, ведь в ее жизни нет ничего особенного! Потеря большей части дохода непременно имеет последствия, что-то надо предпринять, но что? Все это очень запутанно. Она подумала о Поле, и это помогло ей собраться с силами. Надо смотреть в лицо действительности. Она позвонила Гюставу Жуберу. Он только что вышел из банка. Она переоделась и вызвала машину.