Хэмптон Сайдз - Царство льда [litres]

Беннетту пришлась по душе идея столь смелой арктической экспедиции – он даже подумал, не отправиться ли ему самому вместе с Делонгом. Арктический толчок пошел бы на пользу нации, на пользу науке, спорту и – самое главное – его газете. Он идеально соответствовал его интересам.

Повесе-издателю понравился Делонг, понравились его настойчивость, любовь к дисциплине, которая питала его азарт, и живость его глаз, блестевших за стеклами его пенсне. Прекрасно проявив себя в Гренландии, Делонг стал главным кандидатом на пост капитана следующего плавания на север. И в это плавание он мог отправиться под покровительством газеты «Нью-Йорк геральд». Эту историю газета Беннетта могла склонять на все лады, ведь исследованию Арктики было по силам соперничать даже с репортажами Стэнли из Африки. Само собой, главную историю писал бы сам Делонг, но на борту был бы и штатный корреспондент «Геральд». Беннетт готов был полностью оплатить экспедицию.

Было решено, что Делонг подыщет крепкое судно, пригодное для плавания по Арктике, и начнет собирать команду. Беннетт тем временем посоветуется с лучшими учеными и географами Европы и узнает их мнение по поводу решения арктической проблемы.

Потом Делонг ушел. Нельзя сказать, чтобы они с Беннеттом расстались друзьями, но они точно нашли общий язык. «Они сразу понравились друг другу, и Беннетт пообещал профинансировать проект, – впоследствии написала Эмма Делонг. – Беннетт сразу понял, что нашел человека, которого так долго искал».

Они были странной парой. И все же, несмотря на множество препятствий, из-за которых их миссия на север постоянно откладывалась, Делонг и Беннетт никогда не изменяли своей мечте.

Джордж Делонг нашел своего Медичи, но не мог и предположить, насколько эксцентричен Беннетт, ведь в Нью-Йорке он встретился с ним лишь ненадолго. Делонг не знал о множестве страстей Беннетта, о свойственных ему предрассудках, внезапных вспышках гнева и капризах. Может, Беннетт и был самым завидным холостяком Нью-Йорка, но он был и самым хитрым нью-йоркским плутом.

Он был «Беннеттом Грозным, безумным Командором, автократом трансатлантических кабелей», как написал один из его биографов. Он считал себя одним из «богов творения». Один из редакторов «Геральд» впоследствии сказал, что его начальник был «властителем романтических сфер, но порой становился романтическим правителем. Он поддавался любому порыву и с легкостью ломал все устои».

Беннетт имел обыкновение войти в один из лучших ресторанов Парижа или Нью-Йорка и, к вящему ужасу управляющих, пойти по проходу к своему столику, по пути срывая скатерти и сбрасывая на пол тарелки и бокалы. Он всегда был готов выписать чек и возместить причиненный ущерб. Однажды после мюзикла в Амстердаме он пригласил красивую ведущую актрису и остальной состав осмотреть свою яхту. Затем он незаметно вышел в море и несколько дней бороздил просторы Атлантики, фактически держа всю труппу в заложниках и требуя снова и снова повторять представления – и не оставляя при этом попыток соблазнить молоденькую старлетку. Вернувшись в порт, Беннетт охотно выплатил Амстердамскому театру огромную сумму, чтобы покрыть убытки.

Уследить за тем, что нравилось и не нравилось Беннетту, было почти невозможно. На завтрак он ел только яйца зуйка. Он не позволял ни одному из стюардов своих яхт отпускать усы и бороду. Он собрал в своей коллекции сотни термометров и барометров и с интересом наблюдал за малейшими изменениями погоды. Он обожал померанских шпицев – у него жил не один десяток этих собачек, которые пили исключительно родниковую воду «Виши». Беннетт полагал, что эти комки шерсти так точно чувствуют человеческую натуру, что порой нанимал редакторов или отказывал им в должности лишь на основании реакции собак, когда перспективный работник входил в комнату. Некоторые из кандидатов на должность, наслышанные о странной привязанности Беннетта к своим собакам, приходили на собеседование, набив карманы кусочками сырого мяса. Беннетт также восхищался совами: они были у него повсюду – живые, нарисованные, отлитые в бронзе, на запонках, на письменных принадлежностях. Ими были украшены его особняк, его яхты, его загородные дома. Его завораживало, как они подмигивают и вращают головой. Он восторгался их ночным образом жизни.

Сложно было сказать, что давали в сумме все эти причуды – может, их и не стоило бы перечислять, если бы Джеймс Гордон Беннетт не был при этом своеобразным, но блестящим издателем, которого характеризовали поразительная чувствительность и удивительный нюх на то, чего жаждет американская публика. Он стал одним из отцов века коммуникаций. Хотя работать на него было сущим кошмаром, он все же создал один из величайших органов американской журналистики.

Делонгу так и не удалось понять своего покровителя, но он был рад их знакомству. Ему повезло найти человека, который обладал не только бездонными запасами средств, но и ненасытным аппетитом к историям, способным всколыхнуть весь мир.

Новый полярный герой Америки был человеком множества талантов. Его беспрестанно раздирали противоречия. Эмма Делонг полагала, что внутри ее мужа идет «бесконечный конфликт» между импульсивностью и упорными стараниями, между любовью к приключениям и стремлением достичь великих целей. Делонг мог быть романтиком, порой даже экстравагантным. У него, по словам Эммы, было «голодное сердце», но он по доброй воле большую часть жизни провел в смирительной рубашке жесткой дисциплины. Он с удивительной ясностью понимал, чего хотел, и убежденно преследовал свои цели: сопротивление лишь усиливало его пыл.

Делонг любил оперу, симфоническую музыку и хорошие романы. Он был ответственным корреспондентом и писал прекрасные письма изящным, витиеватым почерком. Он обожал свою дочку Сильвию и терпеть не мог задания, которые отрывали его от повседневных радостей семейной жизни. Позволяя Эмме вести хозяйство и распоряжаться большей частью финансов, Делонг спокойно относился к домашним делам. Однако, командуя кораблем, он строго следил за дисциплиной и не допускал неисполнения приказов. Один историк назвал его стиль командования «монолитным». Будучи, в сущности, порождением флота, он больше всего на свете презирал флотскую иерархию, флотскую политику и флотские законы – все это казалось ему тяготами и скукой.

Делонг винил флот в своих худших чертах. Однажды он написал: «Корабельная жизнь меняет характер. Марк Твен в «Простаках за границей» говорит, что в море проявляются «все плохие качества человека и развиваются новые, которые прежде были ниже его достоинства». Возможно, это относится и ко всем острым углам моего собственного характера». Он признавал, что бывает «резковат», но такова уж жизнь флотского офицера. «Могу лишь сказать, что я не допускаю споров, – писал Делонг. – Мое дело – командовать, а их – подчиняться».