Шэрон Пенман - Королевский выкуп. Капкан для крестоносца

Они не брались судить, сколько прошло времени, но вскочили на ноги, когда открылась дверь и вошли люди с факелами и мечами наголо. За стражей появились священник и слуги, которые внесли еду, одеяла, ночной горшок и еще один шипящий масляный фонарь. Клирик держался вежливо, даже участливо, но рыцари недостаточно знали латынь, чтобы понять его. Он вручил Моргану фиал с темной жидкостью и глиняный горшочек, от которого исходил запах гусиного жира, и указал на Арна. Пленники сообразили, что эти средства должны как-то облегчить страдания от ран и ожогов. Когда свет фонаря упал на лицо Арна, священник отвел взгляд и перекрестился. Когда он повернулся и направился к выходу, Морган бросил ему вслед:

– König Richard?

Клирик помедлил, печально посмотрел на валлийца, потом медленно покачал головой.

Едва австрийцы ушли, Морган и Гийен как смогли позаботились об Арне: смазали ожоги и заставили проглотить немного жидкости из сосуда. Поесть парень наотрез отказался и продолжал дрожать, хотя они и укутали его одеялами.

– Вы… вы когда-нибудь простите меня? – прошептал он, стиснув руку Моргана.

– Простить тебя? Да Ричард скорее всего возведет тебя в рыцари!

Окровавленная нижняя губа Арна затряслась.

– Он не возненавидит меня?

Товарищи уверили его, что превыше всех качеств Ричард ценит храбрость, и никто не осудит человека, сломавшегося под пыткой, и что Арну не в чем себя упрекнуть. И впервые с той минуты как его схватили на рынке, у юноши появился слабый проблеск надежды.

– Что с ним сделают? – едва слышно спросил он, и рыцари наперебой стали заверять его, что Леопольд не осмелится причинить вред королю английскому, человеку, победившему Саладина в Акре и в Яффе. Они не знали, поверил ли он им. Да и не брались сказать, верят ли в это сами.

Ричард не ожидал, что уснет, но физическое истощение взяло верх над душевными терзаниями. Следующее, что он увидел, было лицо отца Отто. Священник склонялся над кушеткой и извиняющимся тоном говорил, что короля приказано отвести к герцогу. Так Ричард усвоил еще один урок в жизни пленника: ему приходится являться по вызову человека, которого он презирает. Государь с благодарностью отметил, что капеллан принес тазик с водой и полотенце. Можно было хотя бы вымыть лицо и руки. Он подозревал, что Леопольд решил устроить зрелище для своих баронов и епископов, показав им грязного и оборванного Ричарда, как злорадно заметил сам Леопольд, имевшего вид совсем не королевский. Подобное испытание глубоко уязвляло Ричарда, но он поклялся про себя, что никто этого не узнает, и умыл холодной водой лицо, а затем наскоро перекусил парой кусков хлеба и сыра. И только затем повернулся к сгорающему от нетерпения священнику и процедил:

– Идем.

Но едва выйдя из башни, король понял, что неверно истолковал намерения Леопольда. Час был ранний, слишком ранний для сбора австрийской знати: звезды еще мерцали над головой и лишь слабый проблеск на востоке предвещал приход зари. Проследовав за капелланом на внутренний двор, он огляделся и замер как вкопанный при виде выезжающих из конюшни всадников. Эти зевающие и продирающие глаза люди были облачены в кольчуги, вооружены мечами, копьями и щитами. Латники, изготовившиеся идти на войну. Или сопровождать знатного пленника.

В нескольких шагах поодаль стоял Леопольд и давал наставления человеку, внешность которого говорила о долгих годах занятий военным ремеслом. У него были пронзительные глаза и безразличный с виду взгляд, который ничего не упускает и никогда не выражает удивления. Заметив Ричарда, герцог сделал конюху знак подвести гнедого мерина, а затем направился к английскому королю.

– Я помещу тебя в одну из самых наших неприступных твердынь: замок Дюрнштейн, – заявил он вместо приветствия.

Ричард был благодарен судьбе, давно заставившей его овладеть самым ценным навыком государя: способностью скрывать свои чувства.

– Лучше уж в Дюрнштейн, чем в ад, – заявил он и с удовлетворением отметил, как у Леопольда перекосился рот и дернулся глаз.

Но собеседник герцога не выдал никаких эмоций. Он смотрел на Ричарда с выражением человека, который твердо решил не давать воли своему характеру.

– Дюрнштейн находится в пятидесяти милях от Вены, – продолжил герцог. – Если ты даешь мне честное слово не пытаться сбежать, тебя не свяжут. Согласен?

Ричарда подмывало указать на непоследовательность позиции Леопольда. С чего это вдруг он решил поверить честному слову человека, которого обвинил в отречении от христианства?

– Не согласен. Я не намерен помогать и потворствовать тебе в твоем преступлении, либо способствовать тому, чтобы оно выглядело не тем, чем является на самом деле – деянием, подобающим только подлому разбойнику.

Леопольд выпятил челюсть, но сдержался и сказал только:

– Погубит тебя твоя гордыня, Львиное Сердце.

Когда подошли воины с веревками, Ричард подставил им руки: пусть лучше свяжут их спереди, это менее болезненно чем сзади, да и так он не будет совершенно беспомощным. Они начали связывать ему кисти, но запутались с узлами и остроглазый командир, нетерпеливо тряхнув головой, отослал их прочь и закончил работу сам.

Конюх подвел Ричарду коня, но тут все растерянно замялись, запоздало сообразив, что теперь пленника будет нелегко посадить верхом. Тот самый бывалый рыцарь снова выступил вперед, подвел мерина к колоде, а затем помог Ричарду взгромоздиться в седло. Ричарду эта процедура показалась глубоко унизительной, и хотя на лице его не дрогнул и мускул, он ничего не мог поделать с краской, залившей щеки.

Едва Ричарда разместили на коне, Леопольд повернулся и отправился в большой зал. Но отец Отто немного помедлил.

– Не бойся за своих людей, милорд, – сказал он. – Им не причинят вреда, поскольку они не совершили ничего дурного.

– Зачем тогда их удерживают? – спросил Ричард. – Нет никакой законной причины не вернуть им свободу тотчас же, возвратив при этом деньги, бывшие при мне в Эртпурхе. Или твой герцог решил присоединить к списку своих грехов еще и кражу?

Священник вздрогнул:

– Могу ли я говорить начистоту, милорд? Мне вполне понятен твой гнев. Но ты должен научиться сдерживать язык.

– Должен?

– Да, сир, – твердо стоял на своем седовласый. – Ради твоего же собственного блага.

Ричард ничего не ответил, но капеллан так и стоял во дворе, глядя как английский король и его стража минуют ворота и исчезают из вида.

Переправившись через Дунай, конвой направился на запад вдоль берега реки. Встречных было мало, потому как, завидев вдалеке многочисленный отряд вооруженных всадников, большинство путников предпочитало свернуть куда-нибудь в сторонку. Возглавлял рыцарей тот самый сдержанный вояка с циничным взглядом; Ричард узнал, что зовут его Гюнтер. Гюнтер не говорил ни по-французски, ни по-латыни, но при необходимости всегда мог объясниться с пленником, используя общеупотребительный среди солдат язык, состоящий из жестов и гримас. Между ними возникло инстинктивное взаимопонимание, как между людьми, испытавшими одно и то же, пусть и на разных полях сражений.