Росс Лэйдлоу - Юстиниан

Однако, словно легендарные яблоки Гесперид, прекрасные на вид, но во рту откусившего обращавшиеся в пепел, тайный страх таился на дне души Юстиниана, отравляя сладостный вкус триумфа. Бывали времена — иногда Юстиниан честно признавался в этом самому себе, — когда «в душе его воцарялся мрак» по поводу его отношения к жене. Он глубоко и искренне любил её... но временами видел в ней не богоизбранную, равную себе, но пособницу Лукавого, вовлекавшую и его, Юстиниана, в заговор с врагом рода человеческого. В эти мгновения Феодора виделась ему кем-то вроде Медеи, которая ради любви к Ясону убила собственного брата. Так случилось и в тот момент, когда в голову Юстиниану пришла мысль: а если это Феодора отправила королю готов письмо, из-за которого погибла Амаласунта?

Потом пошли слухи, что предыдущий папа, Сильверий, ярый противник монофизитов — а Феодора не менее яростно их защищала и поддерживала, — был убит по её приказу.

В такие мгновения возвращался старый страх Юстиниана. Что, если он проклят? Что, если его ненавидят? Он думал, что уже похоронил эти опасения в себе, но они возвращались, как возвращался и стыд: гибель Атавульфа и Валериана, нерешительность перед выступлением в защиту дяди в Сенате, подлый удар, нанесённый самому себе в цистерне Нома, отметину от которого он носил и по сей день... Теперь ко всем именам и воспоминаниям добавились ещё двое — Амаласунта и Сильверий.

Облачённая в корону и мантию императрицы, Феодора шла рядом с мужем и вспоминала события последних полутора лет — особенно то, что касалось монофизитов. То, чего она добилась для них — и для женщин, — было особенно дорого Феодоре.

Под давлением со стороны реакционного папы Агапита, который во время своего визита в Константинополь пришёл в ужас, увидев как свободно чувствуют себя здесь — да и во всей Империи — монофизиты, Юстиниан был вынужден уступить. Зажатый между Сциллой и Харибдой — понтификом и монофизитами — Юстиниан на переговорах принял сторону первого. Агапит намекнул, что может использовать своё влияние — а в Италии оно было огромным, — чтобы убедить италийцев не помогать Велизарию и его армии до тех пор, пока император не согласится на его требования. Требования же были таковы: удаление Анфимуса, монофизитского патриарха Константинополя, и отлучение от церкви всех иерархов монофизитов в столице.

Понимая, что действия папы ставят под угрозу его заветную цель — восстановление Империи, — Юстиниан нехотя, но согласился. В сущности, он поддался шантажу папы. Анфимус был смещён, его заменил Мина, ультраортодоксальный «халкидонец» [88] Освежим память читателя: халкидонцы считали, что Христос имел две природы — человеческую и божественную (это стало основой ортодоксального католицизма), монофизиты же считали, что только одну — божественную. , который сразу же и с особой жестокостью начал гонения на монофизитов по всей Империи, особенно же в Сирии и Египте, где был развязан настоящий террор. После смерти престарелого Агапита почти ничего не изменилось, участь гонимой секты оставалась незавидной; преемником папы был избран не менее консервативный Сильверий.

Тем не менее Феодора, которая ненависти отдавалась так же страстно, как и любви, была не тем человеком, который легко сдаётся. У неё была хорошая союзница — Антонина, жена Велизария, имевшая на своего мужа даже большее влияние, чем Феодора на своего. Две закадычные подруги придумали заговор. Антонина должна была надавить на мужа, тогда всё ещё остававшегося со своей крошечной армией в осаждённом Витигисом Риме, чтобы тот сверг Сильверия и посадил на папский престол ставленника Феодоры Вигилия — беспринципного и амбициозного священника, происходившего из знатной римской семьи. Вигилий поклялся, что в случае своего избрания отменит всё, что предпринял против монофизитов патриарх Мина. Чтобы скомпрометировать Сильверия, заговорщики «обнаружили» подложные письма, написанные якобы от его имени Витигису с предложением открыть ворота Рима перед готами...

Раздираемый стыдом и сомнениями, Велизарий нервно расхаживал по мраморному полу зала приёмов в императорском дворце на Пинцианском холме. Папе Сильверию, чья резиденция находилась на Латеранском холме, он отправил приглашение приехать и обсудить важные дела — и теперь ожидал его приезда, впрочем, без всякого желания. Антонина, в сущности, приказала ему (по наущению этой дьяволицы, её подруги Феодоры) поставить Сильверию ультиматум: либо он заявит о поддержке монофизитов, либо его ждут неприятности...

Велизарию была ненавистна его нынешняя роль: словно второй Пилат, он был вынужден действовать против хорошего и ни в чём не повинного человека. Велизарий уважал Сильверия — человека, который, несмотря на сильнейшее противодействие оппозиции в Сенате и Ватикане, открыл ворота армии Велизария. За спасение Велизарий должен был отплатить предательством...

Он с непривычной яростью рявкнул на слугу, когда тот прервал его невесёлые мысли, осторожно постучав в дверь. Испуганный слуга склонился в поклоне.

— Г-господин... Госпожа хотела бы видеть тебя и святого отца у себя — если вам не удастся договориться...

— Понял! — уже чуть мягче ответил Велизарий, махнув рукой.

Вскоре прибыл папа — хрупкий на вид старец с открытым и бесхитростным выражением лица. Велизарий склонился перед ним в глубоком поклоне.

— Добро пожаловать, святой отец. Мне поручили передать тебе предложение... — в смущении Велизарий вновь начал расхаживать по залу. — Предложение, которое, как я надеюсь, ты сможешь принять. Оно заключается в том, что...

— Что я должен смириться с желаниями императрицы или распрощаться с престолом святого Петра. Что-то наподобие этого, я полагаю? — с мягкой улыбкой прервал его Сильверий.

— Так точно, святой отец! — в голосе Велизария отчётливо прозвучало облегчение, и он уселся напротив понтифика. — Ты избавил меня от необходимости произносить эти слова. Ради бога! Сделай так, как она предлагает! Если не сделаешь ты — это сделает кое-кто другой, и мы оба знаем кто! Лизоблюд и приспособленец Вигилий!

— Я понимаю, что ты в трудном положении, Велизарий! — мягко отвечал папа. — Полагаю, у тебя нет другого выхода, как только исполнить волю императрицы. Но ты должен понять меня: я не могу пойти на сделку со своей совестью, согласившись на её требования. Мне жаль, что я причиняю тебе неудобство, но я отвечаю перед судом небесным, а не земным. Как говорил Христос? Кесарю — кесарево, Богу — богово.

Покорно пожав плечами, Велизарий проводил Сильверия в покои своей жены. В триклинии уже собрались сановники и чиновники, а красивая женщина с властным взглядом спокойно раскинулась на ложе. Рядом с ней стоял бритый мужчина в богатой светской одежде — это был диакон Вигилий.