Морис Магр - Кровь Тулузы

Стоящий на крутом холме Каркассонн ощетинился оборонительными сооружениями. Мы знали, что, прежде чем запереться в этой крепости, Тренкавель ввёл туда многочисленные дисциплинированные войска. Про жителей Безье было известно, что они давно сформировали боеспособные отряды самообороны. В городе также укрылась большая часть дворян из окрестных замков.

Вечером того дня, когда мы прибыли на место и вместе с Тибо сидели возле нашей палатки, я сказал:

— Осада продлится не меньше года. Безьерцы ещё покажут северянам, сколь доблестны сердца окситанцев.

По обыкновению Тибо только покачал головой. Рядом со мной раздался смех, и я увидел Лорана Гильома. Мы вынуждены были делить палатку вместе с ним, и, несмотря на все наши старания держаться от него подальше, он почти всегда был рядом.

— Уверен, завтра на закате город будет принадлежать крестоносцам, — произнёс он.

Настал мой черёд смеяться над столь нелепым утверждением. Но Лоран Гильом спокойно и твёрдо заявил, что благодаря благочестивому Симону де Монфору и папскому легату Арно, аббату из Сито, которые встали во главе армии, городские стены непременно рухнут, а защитники их разбегутся.

Тогда я велел ему взять меч и отправиться со мной за пределы лагеря. Там мы посмотрим, сможет ли папский слуга одержать верх над жителем Тулузы.

Сладко улыбаясь, он отказался и напомнил о приказе, строго запрещавшем крестоносцам затевать поединки друг с другом.

— Ибо вы носите крест, — торжественно произнёс он.

В самом деле, на моём колете, надетом поверх кольчуги, был нашит огромный красный крест.

— Благодарите Господа, и Его крест защитит вас от гибели.

Утром я проснулся оттого, что Тибо со всей силой тормошил меня:

— Послушай, там что-то происходит, — проговорил он.

Я прислушался: со всех сторон доносился неумолчный гул. Лоран Гильом был уже на ногах и при оружии. Даже не взглянув в нашу сторону, он умчался в неизвестном направлении. Мы тоже вооружились и вышли из палатки.

Солнце только что встало.

Стоял июль, жара была удручающей. Мимо нас скакали всадники, за ними трусцой бежали запыхавшиеся пехотинцы. Некоторые на ходу застёгивали ремешки своих кирас. Было ясно, снаряжение они надевали впопыхах. Все двигались в одном направлении — к Нарбоннским воротам, самым широким, а потому самым удобным для грядущих атак. Оттуда доносились яростные крики, конское ржанье и лязг мечей, все те звуки, по которым издалека легко распознать шум битвы.

— Если было принято решение начать штурм города, значит, крестоносцев предупредили о нём заранее, — обращаясь ко мне, справедливо заметил Тибо.

Мы направились к палатке графа Тулузского получать приказания. Палатка стояла на краю небольшого пшеничного поля. Двигаясь через поле, я заметил сержанта с красной рожей, типичной для выходцев с Севера. Из-за огромного живота, который он горделиво выставил вперёд, бежать он не мог, а потому шествовал, исполненный достоинства, раздвигая копьём колосья. Я спросил у него, что происходит. Он обрадовался подвернувшемуся поводу остановиться и сделать передышку.

— В Безье только что взяли штурмом городские ворота, — ответил он мне с такой гордостью, словно именно ему крестоносцы были обязаны этим подвигом. — А знаете, кто их захватил? Бродяги во главе со своим королём. Чтобы разбить южан, солдаты не нужны. Достаточно оборванцев. Так что, если хочешь урвать кусок добычи, думаю, надо поспешать.

И неспешной трусцой удалился.

Тулузские рыцари толпились возле палатки графа. Неожиданно появился граф. Он был толком не одет. За ним, молитвенно сложив руки, семенил какой-то человек с мертвенно-бледным лицом, по которому градом катился пот. Граф призвал рыцарей в свидетели:

— Ну вот, самое время! Этот житель Безье от имени своих сограждан умоляет меня отыскать аббата из Сито и Симона де Монфора и уговорить их спасти город. Где это видано, чтобы волков упрашивали вернуть добычу, в которую уже впились их острые зубы?

Вооружённых людей становилось всё больше, они пробирались вперёд, отталкивая нас. Житель Безье упал на колени. Он воздевал руки к небу, лицо его было мокро от слёз. Граф топнул ногой.

— Хватит! Надо было последовать моему примеру! Я предвидел, что это случится, и потому я здесь. Этот человек сказал мне, что его дочери двадцать лет, но она больна и не встаёт с кровати. Но тогда почему он не бежал из города? Ещё вчера епископ Режинальд де Монпейру заклинал всех жителей покинуть город. Евреи, например, все уехали! Почему же ты не уехал вслед за ними? Люди так привязаны к своему добру, что предпочитают умереть, нежели расстаться с ним.

Пока граф рассуждал, Тибо сходил за графским конём и подвёл его к хозяину. Тем временем граф, запнувшись, неожиданно повысил голос, почти перешёл на крик:

— Они же не доверяют мне, ни тот, ни другой! Что бы я ни сказал, они сделают всё наоборот. Монфор обвинит меня в предательстве или заставит сражаться на его стороне. И к тому же, где их найти? Палатка аббата из Сито находится на другом конце лагеря.

И всё же он вскочил в седло. Тулузские рыцари стали требовать себе коней, намереваясь сопровождать его. В этот момент мощный рёв заглушил все голоса. Огромная толпа паломников, принадлежавших, без сомнения, к какому-то религиозному братству, с пением гимнов двигалась в сторону Безье. Внушительный звук в соединении с протяжным напевом напоминал о могуществе грозного Бога и неизбежном мраке смерти. Словно гигантская приливная волна, которая, внезапно всколыхнувшись, взмывает ввысь и раскатывается вдаль, неисчислимая толпа нахлынула на нас и размыла наши ряды. Я видел, как граф Тулузский, окружённый своими рыцарями, с трудом удерживался на месте. Решив присоединиться к нему, я схватил меч и ударами рукоятки начал прокладывать себе дорогу. Но внезапно меня охватило неудержимое желание увидеть всё собственными глазами, и я отдался на волю потока, неумолимо уносившего меня в сторону Безье.

То ли у Нарбоннских ворот ещё шло сражение, то ли мост был разрушен, но только я вместе с паломниками вошёл в город через ворота Каталан. По дороге некоторые паломники на своём варварском непонятном языке обращались ко мне с вопросами. В ответ я только указывал на огромный красный крест у себя на груди и на обнажённый клинок. Они отвечали непонятными воплями и показывали мне — кто на огромный карман, пришитый под рясой, кто на заплечный мешок. По выражению их лиц я видел: они были рады предстоящему грабежу и рассчитывали вернуться, отягощённые добычей. Скорее всего, они прибыли издалека. Почти у всех были ярко-рыжие волосы. Рядом со мной трусил тощий верзила — устремив взор к небу, он с непередаваемой страстью повторял странное женское имя: «Гуннур!», и я подумал, что это, наверное, имя его невесты. Его вытянутое, вполне добродушное лицо никак не вязалось с коротким широким тесаком странной формы. Ещё один паломник напоминал карлика; голый по пояс, заросший волосами и с топором на плече, он был похож на горного кобольда, о которых сочиняют песни поэты с Севера. Паломники делились на отряды, по двадцать человек в каждом, и все старательно соблюдали дисциплину; подчинялись паломники человеку с огненно-рыжей шевелюрой, какой не было ни у кого другого; на конце пики огненно-рыжего вожака развевался голубой вымпел: с его помощью он собирал своих людей.