Морис Магр - Кровь Тулузы

Петляя по улочкам, мы наблюдали царившее повсюду горькое веселье. За стенами звучали танцевальные напевы. Посреди маленькой площади высилось распятие, и кто-то, словно в насмешку, нацепил на него фетровую шляпу с широкими полями, а тело закутал в бархатный плащ с гранатовым воротником, отчего фигура Иисуса приобрела карикатурное сходство с испанцем. Молодой человек с лицом цвета церковного воска тихо что-то напевал, аккомпанируя себе на гитаре; всякий раз, когда он начинал петь громче, мелодия звучала настолько фальшиво, что слушатели, высунувшиеся из окон и стоявшие у ворот, принимались громко выражать своё неудовольствие, а иногда даже свистели. Раскачивая большую, тяжёлую голову, к музыканту подошёл уродливый ребёнок и дёрнул его за полу одежды. Но тот не обратил на него внимания — возведя глаза к небу, он слышал исключительно собственный голос.

Внезапно Торнебю дёрнул меня за рукав, и я увидел, как на лице его расцвела торжествующая улыбка.

— Милосердная Дева! Смотрите! Она здесь, — прошептал он.

— Где?

Он вытянул руку прямо перед собой, туда, где на мощёной улице колыхалось красноватое пятно света, отбрасываемое уличным фонарём.

Я ничего не увидел, а потому промолчал, полагая, что не обязан заявлять о несовершенстве собственных органов чувств.

— Идём за ней! — потянул меня за рукав Торнебю. — Смотрите, она поднимает левую руку! Ах, какой у неё удивительно тонкий пальчик!

Восторгу Торнебю не было границ. Быстрым шагом мы добрались до городской стены и там свернули в узкую улочку, где с трудом могли разойтись двое взрослых мужчин.

— Смотрите, своей тонкой белой рукой она коснулась одного нищего, потом другого… она дарует благословение всем несчастным! Видите, как после её прикосновения просветлели их лица? А вон та женщина даже упала на колени!

В самом деле, какая-то женщина, обхватив голову руками, стояла на коленях прямо посреди улицы, но мне показалось, что она стоит в такой позе уже давно.

— А сколь прекрасен тонкий аромат роз, смешанный с нежным ароматом фиалок!

Я несколько раз глубоко вдохнул. Увы, многие ароматы мгновенно улетучиваются, и Дева, видимо, источала как раз такой аромат.

Описав круг, мы вернулись на прежнее место, то есть на площадь, где стояло распятие в испанском костюме. Певец только что окончил петь и, воздев вверх руку с гитарой, победоносно потрясал ею. Я услышал несколько восторженных возгласов, долетевших с разных сторон: певца хвалили за голос.

— Теперь все видят милосердную Деву, — прошептал Торнебю, — и каждый может удостоиться её чудесной доброты и получить у неё утешение.

Молитвенно сложив руки, он с обожанием уставился в одну точку — видимо, туда, где стояла чудесная Дева. Точка эта находилась неподалёку от певца с восковым лицом.

Я тронул за плечо старика, смотревшего, как мне показалось, в том же направлении.

— Что вы там видите? — спросил я.

— Лорана из монастыря миноритов. Он приходит сюда почти каждый вечер. Жаль, что он поёт так плохо.

— И больше там никого нет?

— Есть. Его приёмный сын.

— И больше никого?

Старик с удивлением посмотрел на меня.

— Вы же прекрасно видите, что никого.

Торнебю дёрнул меня за рукав и потащил в улочку, ведущую к собору Сен-Сернен.

— Те, кто видит милосердную Деву, не любят признаваться, что они её видят. Это всем известно. Бывают такие милости, которых можно лишиться, коли начать о них рассказывать.

— О Торнебю, — ответил я, — для меня милостивая Дева станет реальностью, только когда я смогу убедиться в её существовании посредством собственных ощущений. Поспешим, если хочешь, чтобы я коснулся платья Девы и увидел тонкий пальчик, который видел ты.

— Нет ничего проще, — воскликнул Торнебю. — Прикоснувшись к ней, вы почувствуете лёгкий жар в руке и сладостный бальзам на сердце.

Мы ускорили шаг; я глубоко дышал, пытаясь уловить запах роз и фиалок.

Вероятно, нас задержала моя нерасторопность. Когда мы поравнялись со старым кладбищем, милосердная Дева было уже далеко. Неожиданно Торнебю сказал:

— Вот она, только что исчезла в стене собора, в том месте, где нет двери. Смотрите, там, немного правее могилы графов, на кирпичах остался светящийся след. Это её след. Но я не смог бы в точности сказать, белого или голубого цвета у неё платье, ибо цвет его неуловим.

— О Торнебю, я тем более не смогу определить сей цвет.

Великая печаль охватила меня, потому что чувства, посетившие меня, были мрачные, и мне пришлось сделать над собой великое усилие, дабы не впасть в грех зависти.

— Не слышал ли ты, о Торнебю, смех, напоминающий хрустальный звон? Это невесомый смех, проникающий сквозь стены гораздо быстрее смеха тяжёлого, звучащего гулко и протяжно. Моя супруга, заплетающая свои длинные волосы цвета ночи в косы, часто смеётся звонким хрустальным смехом. Но каким бы пленительным ни был смех, он утрачивает свою ценность, когда звучит слишком часто. Слышишь — она опять смеётся!

В моё время ставни закрывали с наступлением сумерек. Сейчас этот обычай — как и многие другие — утрачен. Люди зажигают масляные лампы, и прохожие, каковыми являемся все мы, ибо — подчёркиваю — мы все являемся обыкновенными прохожими, видят, как за квадратиками стёкол мелькают силуэты. Как думаешь, почему люди оставляют ставни нараспашку? А потому, что в их доме царит радость. Они как бы говорят: мы счастливы, и нам нечего скрывать. Несчастливые предпочитают пребывать невидимыми, один на один с завладевшим их душой мраком.

В моём доме все всегда предпочитали веселье и не терпели уныния. Словно два молчаливых приятеля, крыльцо обрамляли две каменные колонны. Окна смотрели приветливо. Кирпичи, изготовленные лучшими мастерами, быстро накапливали солнце и медленно, крошечными порциями отдавали его. Но самое удивительное: за то время, что я жил в этом доме, я так и не сумел почувствовать его прелесть. Если говорить честно, я всегда хотел его покинуть.

Дом купил мой отец; он же утверждал, что дом этот недостаточно прочен. Но меня его заявление не пугало, так как я знал, что дома всегда живут дольше людей. А ещё отец говорил мне, что в саду спрятано сокровище, но когда я захотел узнать, под каким деревом надобно копать, он ответил: в земле зарыто так много сокровищ, что лучше копать наугад — больше шансов найти удивительные вещи. Также он утверждал, что во флюгере живёт гений музыки. До сих пор во время ветреных ночей наш флюгер наскрипывает странные мелодии. Я не собираюсь его снимать, к нему все привыкли, так что пусть себе скрипит, услаждая слух четырёх старых плодовых деревьев.

Покидая дом, я не взял с собой ключ от входной двери. Для чего нужен ключ от дома, в который не собираешься возвращаться? Так что теперь я подошёл к своему дому как простой прохожий и при свете луны разглядывал его.