Геннадий Седов - Балерина [Publisher: SelfPub]

– Не шуми, Варя, – остановила ее гостья. – Будет тебе рисунок. Завтра утречком и получишь.

За ночь по памяти она восстановила, – скрупулезно, в деталях – форму и аксессуары русского сарафана, передала Каринской. Обегала лавки букинистов на набережной, перелистала десятки старых художественных журналов, нашла, наконец, то, что искала: репродукцию картины художника Соломко с изображением празднично одетой крестьянки с кокошником на лбу. Купила за двадцать франков журнал, дома скопировала на вощеную бумагу кокошник. Вылепила по рисунку, вспомнив, как это делали в театральных мастерских, форму из вымоченного картона, закрепила мучным клейстером. Примеряли несколько раз с Матильдой Феликсовной слепок, подогнали идеально по форме головы. Ювелир, изготовлявший кокошник, получив готовую копию, топорщил в удивлении усы: «Parfait! Parfait!» («Прекрасно! Прекрасно!»)

Тринадцатого июля скоростным экспрессом «Голден-Арро» шестидесятитрехлетняя Кшесинская отправилась во второй раз завоевывать лондонскую публику – четверть века спустя после дягилевских гастролей 1911 года.

Зачем, спрашивается, ей это было нужно? За каким рожном? Что мог прибавить к ее славе минутный успех? Гонорар был мизерным, поездка утомительной. В проливе качало, пароход прибыл в Кале с часовым опозданием. После лондонского поезда, встречи с прессой в «Уолдорф-отеле» галопом помчались на примерку к прибывшей раньше них в английскую столицу Каринской. Костюм лежал на раскроечном столе едва намеченным на живую нитку. Наутро следующего дня она репетировала на сцене Covent Garden с оркестром. По окончанию снова понеслась к Каринской.

Послушаем с ее слов, как развивались дальше события.

«Я пришла в ужас: костюм был совершенно не готов, только сшит, ни рисунки на нем не были выведены, ни вышивки не закончены, а вечером мне надо было в нем выступать. Но Каринская меня успокаивала, что к вечеру костюм будет готов и что она никогда меня не подведет. Я все же попросила Андрея днем заехать к Каринской и посмотреть, в каком положении мой костюм. Он вернулся и уверял меня, что костюм уже почти готов, заканчивают последние мелочи, тогда как на самом деле он мало подвинулся с утра, но этого он мне тогда не сказал, чтобы не расстраивать. Золотой рисунок по сарафану даже и не начинали выводить, но сын Каринской сказал, что это пустяки, и в каких-нибудь десять минут набросал рисунок, перевел его на парчу, вырезал рисунок и горячим утюгом приклеил его к сарафану. Каринская сдержала слово – к моему приезду в театр костюм меня уже ждал совершенно готовый. Как она успела закончить костюм в такой короткий срок, я до сих пор не понимаю».

В Лондоне к началу ее выступления собралось немало коллег по сцене, друзей, знакомых. Были Фокин с Верой, Сергей Лифарь, великий князь Дмитрий Павлович в обществе американской невесты, вчерашние ученицы и стажеры, успешно делавшие карьеру в труппах Старого и Нового света. Все ужасно за нее переживали. Ясно было как божий день: затея «колонеля» – коммерческий трюк. Художественная сторона дела, качество исполняемого престарелой балериной дивертисмента занимали его в последнюю очередь, – целью был кассовый успех. Не искушенная в балете лондонская публика валом валила в Covent Garden в надежде увидеть возлюбленную последнего русского царя. Танец Кшесинской занимал ее в последнюю очередь.

Ни о чем подобном она не задумывалась. Не замечала озабоченности близких, шушуканий, ухмылок за спиной. Глазам мерещился Театр. Лабиринт кулис, знакомые звуки, запахи, вид утонувшего в полумраке зрительского зала с рядами пустых кресел, который через час-другой зашумит, заполнится возбужденной праздничной толпой. Она хорошо знала этот мир, переменчивую натуру театральной публики, ее вкусы, капризы. Знала, как взорвать ее скепсис, стереть холодную чопорность с лиц, заставить высокомерных мужчин и женщин кричать от восторга, бросать на сцену цветы. За одно только это мгновение абсолютного могущества, власти над людьми можно было стерпеть что угодно.

«Ковен-Гарденский театр был переполнен до отказа, – вспоминает она. – Был вывешен, по обычаю, принятому в Англии, красный аншлаг с надписью «все билеты проданы». Василий Григорьевич Базиль позаботился относительно прессы, и о моем выступлении писалось во всех газетах. Прием был мне оказан колоссальный, вызывали восемнадцать раз, что редко встречается в Англии, где публика более сдержанная, нежели в России и во Франции. Цветов я получила уйму, вся сцена была ими заставлена как ковром».

Ожидаемый аттракцион она превратила в художественное событие сезона. Знатоки, многократно видевшие ее бесшабашно-раздольную «Русскую», почувствовали на этот раз в танце Кшесинской меланхолическую ноту. Неосознанно, внезапно вспыхнувшим озарением она сменила, как выражаются мореходы, «галс». Внесла в исполняемую вариацию скрытую боль, улыбнулась сквозь слезы, передала в танцевальных движениях, позах, искусной пантомиме опыт прожитой жизни – ее беды и печали, радости и надежды. Наслаждаясь красотой деревенского танца славян, чудной грацией танцующей балерины, зал ощутил мурашками по коже этот ее внутренний душевный посыл.

Как уже не раз случалось в жизни, она сыграла «ва-банк» и победила. Помолодевшая, возбужденная, меняя находу туалеты, носилась из конца в конец по Лондону. Была в «Альгамбре» на балете Блюма, участвовала в приемах, чаепитиях, ужинала, обедала – с родственниками, поклонниками, Хаскеллом, Фокиными, Таней Рябушинской и ее мужем Давидом Лишиным, мил-другом Димушкой с его американкой. Выкроила время для серьезных дел: побывала в школе классического танца, руководимой Дам Нинет де Валуа, провела показательный урок с питомцами студии Мари Рамбер. В балетной школе обратила внимание на темпераментную светловолосую девочку, исполнившую для гостьи короткий этюд под аккомпанемент шопеновского вальса.

– Замечательно, – произнесла по окончанию танца. – Как вас зовут, мадемуазель?

– Марго Фонтейн, – присела та в изящном книксене.

– У вас были хорошие учителя.

– Да, мадам. Госпожа Серафима Астафьева…

– Симочка! – всплеснула она руками. – Так вы занимались в ее студии? Ну, тогда все понятно. У вас несомненный талант, дитя, не растеряйте его, работайте над собой. Уверена, что со временем вы станете украшением отечественного балета.

Британия, по ее мнению, одолела, наконец, непростительное для культурной нации снисходительное отношение к сценическому танцу, признала его полноценным искусством. Свидетельством тому были заполненные залы на выступлениях гастролеров, зачастивших в последние годы на берега Темзы: «Русского балета Монте-Карло», театра танца Александра и Клотильды Сахаровых, классических и современных трупп из Европы и Америки, возглавляемых Тамарой Карсавиной, Верой Каралли, Михаилом Фокиным, Джорджем Баланчиным. Становилась на ноги, заявляла о себе все уверенней британская школа хореографии. Благодаря, главным образом, притоку выпускников русских студий Парижа, наиболее успешной из которых, воспитавшей наибольшее число иностранных танцовщиц, была, по мнению балетных авторитетов, студия Матильды Кшесинской в Пасси.